— А под тонким слоем камня — отполированный
металл, — парировал папа.
Снова стало тихо-тихо. Аж слышно, как кошки чавкают.
Я зажал себе рот руками, чтобы не заорать. Ай да папа! А я
не верил…
— Какой металл? — спросила мама испуганно.
— Неизвестный науке! — провозгласил папа. Правда,
через секунду менее уверенно добавил: — Мне, во всяком случае, неизвестный.
Голубовато-серый, очень твердый. Я зубилом царапал — никаких следов. Галя!
Внутри глыбы, которой пять тысяч лет, — пустотелый металлический предмет.
Точно! Это может быть лишь инопланетный космический корабль.
— Что будем делать? — очень тихо и послушно
спросила мама.
— Встанем рано, чтобы долго не спать, чтобы не терять
время, — ответил папа. У меня глаза на лоб полезли. Впрочем… Раз уж папа
нашел космический корабль, то вправе на радостях составлять и трехступенчатые
фразы. У каждого лауреата Нобелевской премии должна быть своя маленькая
странность, а то журналистам скучно будет.
— Обколем весь камень с корабля, — продолжал он
тем временем. — Люк поищем, чтобы внутрь забраться, чтобы корабль
осмотреть, чтобы первыми все узнать… Потом позовем журналистов и покажем. А то,
если коллегам сказать, полмузея к открытию примажется. И твой начальничек
Ленинбаев — в первую очередь. — Папа скрипнул зубами.
— Он такой же мой, как и твой, — ледяным голосом
сказала мама. — И не цепляйся к нему зря, он человек серьезный…
— Ну конечно, — язвительно согласился папа, —
уж он-то космические корабли не ищет. Чтобы время зря не терять. — И
закончил торжествующе: — И не находит!
Мама что-то примирительно ответила, но что — я не расслышал,
потому что мне в ухо возбужденно зашипел Стас:
— Пошли отсюда, пошли, — и поволок за рукав
обратно на площадку.
— Ты что?! — возмутился я уже за дверью.
— Что, что! — передразнил Стас. — Слышал же,
папа сказал, «чтобы не лезли». Они без нас туда пойдут!
— А мы попросимся, — неуверенно возразил я.
— Так тебя и взяли! — Он презрительно
усмехнулся. — Нет уж, если сами не пойдем, последние корабль увидим. Или
вообще не увидим.
И, не советуясь больше со мной, он позвонил в дверь, как
будто мы только что подошли.
Если бы за ужином папа или мама хоть раз заикнулись о
корабле, я бы, наверное, не согласился на авантюру брата. Но, как и утром, за
столом царила напряженная тишина, прерываемая только цоканьем когтей Ирбиса,
которые ему лень втягивать в подушечки на лапах.
Стас не жуя проглотил свою порцию сосисок с макаронами,
залпом выпил чай и, пнув меня под столом, объявил:
— Мы спать пошли.
— Угу, — подтвердил я, давясь сосиской.
Мама взглянула подозрительно (обычно нас в постель загоняют
со скандалом), но папа обрадованно поддержал:
— Точно, идите спать, чтобы выспаться.
— Мухер-хухер, ардажер, вдеп сьер-га сакжер-сакжер,
[11]
— хором продекламировали мы традиционное вечернее прощанье, и
мама, успокоившись, ответила как всегда:
— Минерал саг зел азет, ытар бас, ук мытар, Сет.
[12]
Проходя по коридору в нашу комнату, Стас мимоходом выудил из
кармана маминого плаща связку ключей.
Мы разделись, переложили кошек с кроватей на коврики,
погасили свет и нырнули под одеяла. За стенкой папа с мамой принялись что-то
оживленно обсуждать.
— Стас, — тихонько сказал я, — а за ключи нам
влетит.
— Не влетит, — уверенно ответил он. — Через
час вернемся и на место положим.
Не нравилась мне его затея, и я, устроившись поудобнее,
закрыл глаза. Я надеялся, что, до того как затихнут родители, мы оба заснем.
Но не тут-то было. Я проснулся оттого, что Стас, светя в
лицо фонариком, щекотал меня под мышкой:
— Вставай, каракуц сонливый, пришельцев проспим.
Распахнув окно, я первым спрыгнул на землю, взял у Стаса
фонарик и помог ему спуститься. Перебежав улицу, мы знакомой дорогой добрались
до ворот музея и перелезли через ограду. Звеня связкой, Стас принялся
лихорадочно подбирать ключ к двери.
— Посвети, темно, — шепнул он. Направив луч на
замочную скважину, я понял, что попадать в нее ключами Стасу мешает не столько
темнота, сколько дрожь в руках. Я и сам чувствовал себя соучастником
преступления.
Но вот щелкнул замок, дверь скрипнула, и мы, протиснувшись в
темное фойе, на цыпочках побежали под лестницу — к запаснику. Тут проблем не было,
дверь открылась сразу.
Первым, что попало в круг света моего фонарика, было злобное
лицо Неменхотепа. Я вздрогнул, а Стас ухватил меня за руку.
— Ни-никакой он не э-экспонат, — выдавил он,
заикаясь.
Я вытер пот со лба и предложил:
— Может, домой пойдем?
Но Стас уже взял себя в руки.
— Ну уж нет, — решительно ответил он. —
Первое слово дороже второго. — И двинулся мимо Неменхотепа к каменной
глыбе.
Светя фонариком, мы обследовали ее и без труда нашли
приляпанный папой осколок. Я легонько ковырнул ногтем, и осколок отпал. Плохой
из папы штукатур.
В неровной дыре блеснул металл.
— Понял?! — забыв все страхи, вскрикнул Стас так,
будто сам сделал и эту глыбу, и металлический предмет внутри нее. — Я же
говорил! — и он любовно погладил голубовато-матовую поверхность.
И тут в ватной тишине запасника раздался хруст, глыба
дрогнула и раскололась широкой вертикальной щелью. Мы отскочили в сторону, а
щель становилась все шире, и камень, как скорлупа с яйца, осыпался с гладкой
поверхности металлического предмета.
Что-то со стуком выпало из этой щели, но мы, зачарованные,
не отрывая глаз смотрели на капсулу космического корабля, уже совершенно
очистившуюся от каменной скорлупы.
Корабль имел форму приплюснутого шара и стоял перед нами на
боку, не падая, потому что его поддерживала широко открывшаяся крышка люка. А
то, что капсула на боку, я понял, разглядев внутри два пилотских кресла.
Выйдя из оцепенения первым, Стас подскочил к кораблю, уперся
в него руками и крикнул мне:
