Меня даже передернуло от какого-то странного, сродни
брезгливости, чувства, когда я представил себе эту картину. Я не стал
напоминать Стасу, кто вообще всю эту историю затеял, а сказал главное:
— Все было предначертано, Стас. Мы не могли себя вести
по-другому.
— Типичный фатализм сфинксов, — передразнил он
меня. — Ладно, поперли.
Мы-прежние уже исчезли из нашего поля зрения. Нужно было
спешить. Мы подбежали к окну, я подсадил Стаса, а потом он, забравшись, подал
сверху руку и помог залезть мне.
Первым же шагом в темной комнате я угодил ногой в мягкое и
теплое. «Кошка!» — понял я. Но было поздно. Ночную тишину вдребезги разбил
дикий вопль: «Мя-а-ау!!!» Кошка орала, как рассерженный сфинкс. И ее острые
коготки безжалостно вонзились мне в ногу.
В панике я отскочил в сторону, наткнулся на стул, и мы (я и
стул) с грохотом полетели на пол. Похоже, и Стас потерял навыки существования в
мире, изобилующем кошками; только я упал, как из другого угла комнаты раздался
очередной возмущенно-истерический кошачий крик — явно крик существа, на которое
наступили.
Вновь воцарилась тишина, и я, на четвереньках подползая к
кровати, услышал, как сначала заворочались, а потом заговорили в спальне за
стеной.
— Стас! — зашипел я. — Быстрее ложимся,
сейчас сюда папа придет. Чтобы разобраться.
— У меня пульт выпал, — прошипел он в ответ.
— Какой пульт?!
— Какой-какой! От оживителя!
Я уже раздевался, сидя на постели, а этот балбес все ползал
по полу.
— На фига он тебе нужен? — возмутился я. —
Браслетов-то нет!
— На память, — отрезал он.
За стенкой заскрипела кровать. Это папа или мама
поднимаются, чтобы выяснить, что у нас за шум.
— Стас! — заорал я уже почти в голос. — Идут!
Потом найдешь! Ложись!
Здравый смысл победил, и мой чокнутый братец в один миг
взгромоздился на верхний ярус. Еще через мгновение его одежда полетела вниз. А
спустя еще миг дверь отворилась и в светлом проеме возник папин силуэт.
Ох и соскучился же я по нему! А приходится делать вид, что
сплю. Обидно.
— Что тут у вас происходит? — спросил он сонно.
Мы спали. Но через щелки в прищуренных глазах внимательно за
ним наблюдали.
Он подошел к письменному столу и включил настольную лампу.
Узел из скомканной одежды Стаса угодил как раз на стол. Наверное, папа хотел
сложить одежду как следует, но, взяв рубашку, оторопело на нее уставился. Да.
Она прошла огонь и воду, побывала в лапах сфинксов, в темнице фараона, варилась
в масле… Лохмотья. А ведь папа-то ее на Стасе только что, за ужином, видел —
новенькую и чистенькую.
Брезгливо, двумя пальцами, папа поднял над столом шорты.
Оглядел и положил обратно. Затем осмотрелся и поднял что-то с пола. Я узнал это
«что-то»: пульт оживителя. Папа задумчиво пощелкал выключателем туда-сюда и
сунул приборчик в карман Стасовых шортов. Потом шагнул к кровати, взял с
перекладины на спинке мою одежду и, так же морщась, оглядел и ее. Боюсь, ее
состояние папу не успокоило. Он внимательно посмотрел мне в лицо. И я, не
выдержав, широко открыл глаза.
— Так, — сказал папа. — Выкладывайте. Только
честно. Чтобы стыдно не было.
— Папа, — сказал я, — там, в музее, в глыбе,
не корабль пришельцев, а машина времени.
— Интересная гипотеза, — согласился он, даже не
удивившись тому, откуда я вообще знаю про глыбу. — Но к тому, что вы
сотворили со своей одеждой, это отношения не имеет. Не темни.
Ну сами подумайте, как я мог рассказать ему все, что с нами
произошло, да так, чтобы он поверил. Мы ведь только что все вместе сидели за
столом…
Вмешался Стас:
— Просто мы с Костей поспорили, у кого быстрее одежда
износится. Я выиграл.
Придумать что-нибудь глупее, по-моему, было трудно. Папа это
тоже заметил.
— Версия не проходит ввиду несостоятельности, —
сказал он. — Следующий?
— Мы в футбол играли, — неуверенно сказал
я. — На пустыре. Сразу после ужина вылезли в окно и играли. А сейчас
обратно залезли.
— И на кошку наступили, — поддержал меня Стас.
— Уже лучше, — сказал папа. — Только темно
очень. Вы что — на ощупь играли?
— По запаху, — сказал Стас, и глаза его
округлились. — Мы мяч чесноком намазали.
Я испуганно глянул на брата. Крыша у него явно съезжала. От
переживаний. Но папа, похоже, вошел в азарт и решил, что Стас удачно пошутил.
Просмеявшись, он сказал:
— Ладно, принимается как запасной вариант. Теперь
давайте что-нибудь поправдоподобнее. Чтобы я поверил.
Мы беспомощно переглянулись.
— Может быть, тебе все это снится? — нерешительно
предложил Стас.
— Точно! — обрадовался папа. — Вот это —
хорошо. Но если все это мне снится, да так реалистично, то на это можно не
обращать внимания. Как будто все на самом деле. А раз так, вы все равно должны
мне правдоподобно объяснить, что случилось с вашей одеждой. Правильно?
Мне положительно надоел этот урок шизофрении. Пожалуй, наш
правдивый рассказ будет выглядеть сейчас не более сумасшедшим, чем весь этот
разговор.
— Все, — сказал я, — хватит. Дело, значит,
было так. — И начал торопливо рассказывать: — Сначала мы со Стасом
случайно услышали, как ты объяснял маме про глыбу. Потом мы вылезли в окно,
проникли в музей и забрались в капсулу, которая была в этой глыбе. Там еще был
серебряный сфинкс, но он выпал. А капсула называется «хроноскаф». И на ней мы
отправились в будущее. Но там ее уничтожила хронопатрульная служба. Поэтому
обратно нас вернули сфинксы — на своей капсуле. На самом деле это одна и та же
капсула…
— Стоп-стоп-стоп, — сказал папа и озабоченно
потрогал мне лоб ладонью.
— Папа, он не перегрелся, — заступился за меня
Стас, — но он еще не рассказал про Древний Египет. Меня там сварили в
котле, но Костя меня оживил, и мы со сфинксом полетели в Ташкент…
Вид у папы стал совсем несчастным.
— Я всегда знал, что этот древнеегипетский до добра не
доведет, — печально сказал он, а затем продолжил нарочито спокойным
голосом: — Лежите смирно, а я пока вызову «скорую». Только не вставайте! Чтобы
хуже не стало.
— Влипли, — сказал Стас мрачно, когда папа
выскочил из комнаты. — В Департаменте нас в плену держали, сфинксы нас
похищали, египтяне нас казнить хотели, теперь только в психушку лечь, и тогда
уже будет полный букет.
