Стас послушно выключил оживитель. И фараон, на мгновение
остановившись, замотал головой. Почувствовал, видимо. Но все же крикнул в
потолок:
— Слава тебе, о Осирис, сделавший тело мое
прочно-неуязвимым против ударов Сета!
Папа тем временем вооружался. Он взял в правую руку
кусари-чигирики, в левую — тонфу. Грозно потрясая кусарями, произнес:
— Последний раз предупреждаю тебя, фараон…
Но Неменхотеп не стал его слушать. Он ринулся в атаку. И
закипела жестокая битва.
Вначале побеждал папа — за счет экзотичности своего оружия и
удивления фараона, который почувствовал боль от ударов. Папа два раза съездил
Неменхотепу по голове тонфой — это напоминало разборку американского
полицейского с гаитянским эмигрантом. Потом удачно набросил кусари-чигирики на
ноги фараона и свалил его на пол.
Но и Неменхотеп оказался бойцом не промах. Ударом меча он
перерубил цепь на кусарях-чигириках, и папа остался с древком, на котором
болтался обрывок цепи. Другая часть цепи вместе с грузиком вдребезги
расколотила древнюю вазу, лишь неделю назад отреставрированную мамой.
— Па-па, па-па! — скандировали мы со Стасом.
Папа и фараон сражались. Неменхотеп еще раз получил тонфой
по голове, а это очень больно. Американские полицейские не зря свои дубинки с
них скопировали. Но, видимо, ожив, фараон получил огромный запас сил. Он махал
мечом как заведенный, а от ударов лишь морщился, но не отступал.
— Анубисга гордак векп фараонга!
[31]
—
крикнул я в надежде отвлечь его. Но Неменхотеп лишь начал скверно ругаться.
Когда он окончательно прижал папу к стене, а мы со Стасом
готовы были разреветься, папа вновь продемонстрировал виртуозное мастерство. Он
с жутким воплем бросил себе под ноги какой-то кулечек, и по глазам резанула
яркая вспышка. Когда мы вновь прозрели, папы уже не было, а Неменхотеп бродил
по кругу, растирая слезящиеся глаза и ругаясь уж совершенно неприлично. Я даже
не ожидал, что древнеегипетский такой богатый. Временами, делая просвет между
непристойностями, фараон выкрикивал:
— Где ты, мерзкий Сет! Ну дай мне намотать твои кишки
на твою голову! Ну дай мне потоптать тебя ногами, осквернитель гробниц!
— Каких гробниц? — возмутился Стас.
Тут фараон услышал его и кровожадно улыбнулся:
— Ладно, я пока изрежу на кусочки твоих прислужников!
Мы с братом со страху прижались друг к другу. Но папа
отозвался — из соседнего зала, австралийского.
— Я здесь, любимая, приходи, чтобы я поцеловал тебя!
Это было одно из немногих известных папе египетских
предложений. Мама научила. Но фараон воспринял папины слова уж совершенно
ужасно. Он заорал такое, что я вначале ничего не понял, а потом обрадовался,
что не понимал. Фараон высоко поднял меч и бросился в австралийский зал. Мы —
следом.
— Последняя битва, — дрожащим голосом возвестил
Стас. Я не ответил. И так было ясно, что сейчас все решится.
Папа стоял в самом конце зала. В руке у него был боевой
бумеранг из железного дерева. За резинкой трико — еще один.
Фараон бежал на папу, как носорог на аборигена. Папа отвел
руку и небрежно бросил бумеранг. Тот с жужжанием разрезал воздух и стукнул
фараона по лбу. Неменхотеп недоуменно крякнул и сел на корточки.
— Браво! — закричал я.
— А почему бумеранг не вернулся? — поинтересовался
Стас.
Папа повернулся к нам и гордо пояснил:
— Бумеранги возвращаются, только если промажешь. А
боевые бумеранги не возвращаются вообще.
Фараон неуверенно привстал. Папа не целясь метнул второй
бумеранг.
— А почему боевые не возвращаются? —
полюбопытствовал Стас.
— Видишь ли, это связано с аэродинамикой… —
повернувшись к Стасу, начал папа.
Этот бумеранг был неправильный. Или не боевой. Он вернулся.
Тюкнутый в затылок бумерангом, папа тоже сел на корточки. Он
слабо мотал головой, но остальные члены у него не двигались.
Фараон доковылял до папы и высоко занес бронзовый меч.
— Сейчас убью тебя, потом — твоих прислужников, —
сообщил он.
Я схватил стоящий в углу зала веник — ну хоть чем-то надо
запустить во врага. Но тут из-за спины послышался совершенно ледяной голос:
— Неменхотепшиша!
[32]
Удивленный фараон обернулся. Мы тоже. За нами стояла мама… С
муми-бластером в руках!
— Получай, женишок, — сказала она по-русски,
нажимая на спуск. Музей озарился голубым сиянием, запахло озоном и жареным
мясом. Фараон, не выпуская меча, рухнул на пол.
— Ма-ма-ма-мама! — взвизгнул Стас. — Так,
так, так ты… ты…
— Линка, — голосом мумифицированного фараона
произнес я. — Мама. Хайлине. Мама.
Членораздельные звуки давались нам с трудом. В отличие от
папы. Он тоже все понял — все-таки чтение фантастики даром не проходит.
— Ты в музей пошла, чтобы за нами следить, чтобы
фараона убить, чтобы с женихом расквитаться, чтобы нас с детьми спасти… —
Папа глотнул воздух и с незнакомой интонацией продолжил: — Потому что ты была
его невестой, потому что в Древнем Египте родилась, потому что тебя наши дети
спасли, потому что они тебя в Ташкенте оставили, потому что ты всю жизнь
узбечкой притворялась, потому что знала все наперед, потому что специально
пацанов древнеегипетскому учила…
— Потому что я вас люблю, — просто сказала мама,
пряча в карман бластер. И тут мы с братом не выдержали и бросились ее обнимать.
А Стас завопил:
— Я же говорил, что мы найдем тебя! Вот и нашли!
Сегодня! Сегодня, мама!
Я подумал, что он не совсем прав и это мама нас нашла.
Точнее, даже родила. Но спорить не стал.
А папа сидел над свежемумифицированным фараоном и слабым
голосом продолжал:
— …потому что я женился на невесте фараона, потому что
наши дети его сварили в кипящем масле, потому что я с Неменхотепом на
бумерангах дрался, потому что…
Послесловие,
в котором мы узнаем, что нас назвали в нашу честь,
реставрируем сфинкса и размышляем, что же из всего этого получилось
Это Шидла дал маме муми-бластер, прощаясь. Оставил вещь из
будущего в прошлом! Не зря он считал себя преступником. И все же благородство
победило. Когда мы немножко привели музей в порядок, уложили фараона в
саркофаг, а папу подняли с пола и привели домой, то сразу же уселись пить чай и
разговаривать. Тут нам мама все и поведала.
