Необходимо отметить, что с 24 мая (того загадочного дня, когда в кабинете Сталина – в первый и единственный раз за весь 41-й год – были собраны командующие, ЧВС и командующие авиацией всех пяти западных приграничных округов) и до начала войны именно и только ПрибОВО стал тем округом, командование которого имело встречу со Сталиным. Этому странному факту можно дать множество различных интерпретаций, например: встречи (инструктажи) с командованием наиболее значимых в запланированной стратегической операции фронтов (Юго-Западного и Западного) были запланированы на более поздний (т.е. максимально приближенный ко дню начала вторжения в Европу) срок; начавшаяся «вероломным» нападением Германии война смешала все календарные планы, и эти встречи так никогда и не состоялись (командующий Западным фронтом генерал армии Павлов будет расстрелян, командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос погибнет в Киевском «котле»).
Прибалтийский ОВО географически располагался на «освобождённых от ига капитала» территориях. В этом-то ничего уникального нет – войска всех пяти западных приграничных округов полностью или частично развёртывались на аннексированных в 1939 – 1940 гг. землях. Однако только в Прибалтике было принято и реализовано в высшей степени странное решение: включить в состав войск округа шесть дивизий (три корпуса), сформированных на базе войск ликвидированных государств (Эстонии, Латвии и Литвы). Ничего подобного более нигде не было, и трудно себе представить «польскую дивизию» в составе КОВО или «финскую бригаду» в Ленинградском ВО. И ведь что интересно – ровно за 13 месяцев до расстрела Д. Г. Павлов предостерегал высшее командование от такого опрометчивого шага:
«Существование на одном месте частей Литовской, Латвийской и Эстонской армий считаю невозможным. Высказываю следующие предложения:
Первое. Армии всех 3-х государств разоружить и оружие вывезти в Советский Союз.
Второе, или после чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом, допускаю возможность на первых порах – в ближайшее время – использовать для войны части Литовской и Эстонской армий вне Белорусского ОВО, примерно – против румын, афганцев и японцев. Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью…» (15)
Павлова не послушали. В результате уже в первые часы войны (в 9.35 22 июня 1941 г.) командующий ПрибОВО докладывает наркому обороны СССР, что он вынужден был поручить 5-й танковой дивизии «прикрывать тыл 11-й Армии от литовцев», а «национальные» 179, 181, 183, 184-я стрелковые дивизии «абсолютно ненадёжны». (16) Странно. Что помешало сделать такой, правильный, вывод хотя бы в 9 часов вечера предыдущего дня? Впрочем, есть основания предположить, что главной проблемой стала не необходимость срочного вывода «национальных» дивизий из зоны боевых действий и даже не вооружённый мятеж, начавшийся в первые же дни войны в Каунасе, Риге и других городах Прибалтики. Самый тяжёлый удар по политморсосу («политико-моральное состояние») войск ПрибОВО нанёс сам факт их годичного (а некоторые части и соединения находились там аж с октября 1939 г.) пребывания на территории «буржуазных государств».
На красноармейцев из разорённых «коллективизацией» российских деревень ошеломляющее впечатление производили даже магазины в таком провинциальном захолустье Восточной Европы, как Белосток, Брест, Ковель, Кишинёв… Но Прибалтика 30-х годов – это совсем не Кишинёв. Нельзя не признать, что под руководством жёстких авторитарных режимов молодые государства Балтии добились огромных экономических успехов, а такие страны, как Латвия и (в меньшей степени) Эстония, по уровню и качеству жизни населения вышли на очень достойный западноевропейский уровень. Показать это бойцам и командирам Красной Армии было большой политической ошибкой. Чахлые ростки «большевистской сознательности» не выдержали такого удара:
«К нам на постой определили офицера с женой. То ли старший лейтенант, то ли капитан. Сейчас не помню, как, впрочем, и его фамилию. Звали его Николаем. Молодые и симпатичные люди. Этот офицер получал денежный оклад в тысячу рублей, которые в первые месяцы приравняли к лату в соотношении один к одному. При средней тогда зарплате рабочего 80 лат в месяц Николай практически получал целое состояние при полном изобилии товаров в магазинах. Когда он шёл домой со службы, то по дороге забегал в кондитерскую и за 1 рубль (лат) покупал коробочку с двадцатью пирожными. Больше пяти-шести они с женой, естественно, съесть не могли, а на завтра оставлять не имело никакого смысла. Так они оставшимися пирожными кормили наших кур (мама очень ругала их за это) …
Жена Николая, как и все жёны советских командиров, скупала мужские и женские часы, изделия из золота и камней и везла их в СССР, в город Киев, где таких товаров уже и в помине не было, а продать их можно было за любые деньги. Обратно она привозила наличные, и всё повторялось в геометрической прогрессии… Через несколько месяцев обе свои комнаты и коридор квартиранты заставили фанерными ящиками с самыми различными товарами. Скупалось всё подряд: обувь на все времена года и на всю оставшуюся жизнь, кожаные и драповые пальто и куртки, мануфактура рулонами, мужские костюмы и женские платья немерено, постельное и нательное бельё несчитано. А в магазинах товары всё не убывали…»
Эти воспоминания своего отца, уроженца городка Карсава (Латвия), прислал мне мой тёзка Марк Гейденрейх. Вот ещё один фрагмент воспоминаний, от другого ветерана:
«Наш полк был расквартирован в Либаве (Лиепае). Дали шикарную квартиру, можно сказать, апартаменты, а мебели никакой. Пошли с женой покупать. Зашли в магазин, а там такой выбор, что глаза разбегаются. Сначала подумали, что очень дорого и не хватит денег расплатиться. Приценились. Копейки, а не цена. Выбрали пятикомнатный гарнитур из карельской берёзы. Расплатились, и буквально тут же грузчики привезли и по всей квартире расставили. Не прошло и месяца, как жена моя, гуляя по городу, зашла опять в этот же мебельный и увидела такую роскошь из красного дерева, что не удержалась и купила. Прихожу со службы, а по всему дому стоит новая шикарная мебель. На свой вопрос: «Куда делась старая?» – получил вполне логичный ответ: «Грузчики на помойку вынесли…»
Разумеется, партийно-воспитательная работа с личным составом не утихала ни на день, но внушить красноармейцам, что они должны отдать свою единственную жизнь ради того, чтобы «освободить» ещё какую-нибудь страну от пирожных и гарнитуров, становилось всё труднее. Начало войны в Прибалтике в воспоминаниях Гейденрейха выглядит так:
«Из дома я ушёл рано утром, толком не попрощавшись с родными, в первый же день войны. Мы погнали большое стадо коров на восток. Организовал нас майор НКВД Блинов. Часа в три утра ему позвонил его родной брат, служивший на границе, и сообщил, по всё ещё прекрасно работающей связи, что немцы, не встретив никакого сопротивления, через них прошли. «Жди, брат, скоро будут у вас». Вот таким образом вся Карсава о начавшейся войне и узнала. Приблизительно через час налетели немецкие бомбардировщики и разбомбили узлы связи и мост в километре от дома. Никакого приказа Блинов ни от кого не получал, но решил хоть что-то спасти от немцев…
