И, подобно торнадо, эта труба извивалась впереди них. Несшийся позади них скорпион казался лучше снаряженным для бега по этому инертному полу и постепенно настигал их. Затем, когда они вслед за Барни миновали резкий поворот…
– Дверь! – крикнул Джордж Уэйт, который бежал в голове группы. И когда поворот миновали остальные, перед ними предстала она – округлая пробка из тускло-серого металла, по всей видимости, столь же плотного и непроницаемого, как дверь банковского хранилища.
Она и на самом деле могла быть именно такой дверью.
Но у нее имелся дверной молоток: тяжелое кольцо на шарнире, установленное на поверхности из заклепок, головок болтов и наложенных внахлест пластин сваренной брони, наподобие рыбьей чешуи. Уэйт протянул руку к дверному молотку, и…
– Нет! – заорал Джилл. – Мы же еще не добрались до твоих кошмаров!
И когда Уэйт заколебался, вперед выступила Анжела.
– Но о своем мне все известно, – заявила она, – и он умер, и похоронен. – Хотя прозвучало это холодно и грубовато для нее, это все же было правдой, а для хороших манер у нее не осталось времени. Так же, как и у всех остальных.
Она схватила дверной молоток, и даже захоти Джилл остановить ее, он все равно не успел бы. Скорпион выбегал из-за поворота трубы, он уже почти настиг их, Если он доберется чуть ближе, то проскочит через дверь вместе с ними.
Тарнболл припал на колено, сделал три быстрых выстрела, ведя одиночный огонь, и услышал, как пули без вреда отскакивают от инопланетной брони конструкции.
А затем произошло несколько вещей в быстрой последовательности:
Барни завыл – кто-то прошептал: «Боже!» – Анжела увидела муку нерешительности на лице Джилла, а затем его резкий кивок – и больше не оставалось ни времени, ни чего-нибудь иного, и она постучала…
* * *
Они падали. Те из них, которые оставались с открытыми глазами, видели вращающееся колесо цветов, но, по крайней мере, цвета эти выглядели приемлемыми: ослепительно золотое солнце… голубое небо… белый песок… зеленые деревья (пальмы?)… голубое море… и снова голубое небо. И так далее, пока море не стало всем.
А затем глубоко-преглубоко в море. И они погрузились в воду, а рослый (и тяжелый) спецагент даже коснулся дна метрах в трех от поверхности, что позволило судить, с какой высоты они упали. И все они наглотались воды, потому что падали с раскрытыми ртами, иначе не достало бы воздуха в легких. Они попытались вдохнуть в неподходящее время от шока приводнения.
Но затем они оказались на спокойной поверхности воды, жадно хватая воздух раскрытыми ртами, отплевываясь, кашляя и плывя или барахтаясь в сторону пляжа – большинство из них. Но Миранда вскрикнула; она не умела плавать; молотя руками, как сумасшедшая, она ушла под воду. Тарнболл схватил ее за волосы, вытянул на поверхность, и спокойно и хладнокровно ударил ее в челюсть. До пляжа предстояло плыть еще пятьдесят ярдов, и он знал, что ему – и ей – не добраться до берега, если Миранда будет бороться. У него уже просто не оставалось сил. Да и у всех остальных, если уж на то пошло…
* * *
– Попугай, – пробормотал Джилл несколько часов спустя, выплевывая песок.
Тарнболл уже проснулся. Голый по пояс, он сидел на песке, избегая злого взгляда Миранды Марш. И делая это, он явно наслаждался солнцем. Остальные же – за исключением Барни – все еще спали или набирались сил, отходя от полнейшего изнеможения. Они лежали там, куда выползли и повалились, на мягком белом песке пляжа.
– Нет, – возразил спецагент. – Согласен, с виду похож, но есть тонкие отличия. Главным образом, перепончатые ноги и то, что он не летает. Тебя, вероятно, обманул его большой клюв и яркие перья. Но клюв ему служит для раскалывания двустворчатых моллюсков, которых они ловят на мелководье. Я наблюдал за ними.
Джилл поднялся и сел.
– Барни явно тоже не уверен, что это попугай, – отметил он. Пес стоял в пяти-шести шагах от них, охраняя тело своей последней добычи, обсуждаемой птицы. – Он его пока не съел.
– Думаю, тут дело не в съедобности, – сказал Тарнболл. – Это просто означает, что он пока сыт кроликом. Подозреваю, что для птицы придет время попозже.
Джилл огляделся кругом, к нему возвращалось ощущение крайней необходимости что-то сделать, и он спросил:
– Где мы, черт побери?
– Ну, определенно, не у черта в пекле, – ответил спецагент. – Если спрашиваешь мое мнение, то, по-моему, это больше похоже на рай.
И тогда Джилл узнал это место. Мир океанов и пляжей, голубых небес и морей, травянистых равнин и цветущих лесов. Мир земного типа, населенный теплокровными созданиями, которые разнообразно ходили, летали или плавали и были в основном мелкими, симпатичными на вид и довольно неразумными – да, в основном. И все же, парадоксальным образом, это был мир кошмаров Анжелы. Вот только, как и указала она сама, он уже умер…
Слово «умер», стоило лишь подумать о нем, подлило масла в огонь ощущаемой Джиллом настоятельной необходимости что-то сделать.
– А остальные, – спросил он, поднимаясь на ноги и обнаруживая, что они у него словно ватные. – Они как? Сколько мы провалялись в отключке? Что произошло?
– Тпру! – осадил его Тарнболл. – Полегче, а то разбудишь их и напугаешь всех до смерти. С нами все в порядке… по-моему. Я проснулся, может быть, с час назад. Если это солнце подобно нашему, то по моим расчетам я провалялся, может быть, два-три часа. А это означает, что каждому из вас перепало часа четыре сна. Я бы предположил, что это самое то. Сам-то я чувствую себя отдохнувшим. Вот, выпей. – Он передал Джиллу кокосовый орех или что-то похожее на кокосовый орех с пробитыми на тупом конце глазками и добавил:
– Пей, не стесняйся. Я хочу сказать, если это отрава, то это самая лучшая отрава, которую я когда-либо пробовал. Ну, во всяком случае, не считая «Шультхайсса».
– «Шультхайсса»? – Джилл выпил, и молоко ореха показалось для его запекшихся губ и пересохшего горла таким же прохладным и сладким, как вино.
– Немецкое пиво, из Берлина, – растолковал ему Тарнболл. – Боже, когда люди Уэйта нашли меня в том баре, мне следовало отбрыкаться от них и бежать к черту на кулички!
– Анжела! – ахнул вдруг Джилл и, пошатываясь, двинулся к ее растянувшейся на песке фигурке.
Кину Сун застонал и приподнялся, опираясь на руку.
Проходя мимо, Джилл передал ему кокосовый орех. А миг спустя он уже стоял на коленях, укачивая Анжелу в своих объятиях, и та быстро проснулась.
– Э-э? – произнесла она, какой-то миг борясь с ним. Но затем увидела, кто ее держит, и руки сразу же обвились вокруг его шеи и сжали в крепких объятиях. – Спенсер! Что случилось? – Она огляделась кругом, увидела пляж и море и вспомнила. И скорчила гримасу:
– То место. – И вытерла песок с уголка рта.
– Но не совсем то же самое, – с улыбкой сообщил ей Джилл. – На этот раз ты не одна, и тебе незачем страшиться… Ну его.
