Первая растерянность от неосвещенных, полускрытых, но все же заметных жадному советскому взгляду афиш, диапозитивов, зазывных снимков за лукаво приоткрытыми (всегда пропыленно-алыми, кроваво-красными, багровыми, рубиновыми, малиновыми) портьерами еще не освещенных витрин секс-шопов, плакатов стриптизов (вход всего пять франков, а что за бокал кока-колы возьмут все сорок, кто же знал!) и порнофильмов (главным образом шведских, поскольку во Франции еще не рисковали их снимать, даже кажущаяся сейчас едва ли не пресной «Эмманюэль» появилась много позже).
Не сомневаюсь, что ночные клубы Лас-Вегаса или нынешней Москвы – богаче, дороже и шикарнее, но здесь, в Париже, есть история, есть тени персонажей Тулуз-Лотрека, есть наша собственная память, населяющая эти почти целомудренные по нынешним меркам заведения легендами, именами, сюжетами, как старые парижские кафе. Слишком много хмельных, дурманных и пышных, серьезных и грустных, вовсе не простых ассоциаций живут здесь со времен «Мулен де ла Галетт», Аристида Бриана, Дега, импрессионистов, не говоря о том же Тулуз-Лотреке. И никакой пышностью, дороговизной или степенью эротической откровенности этого не заменишь.
Но главное-то в том, что ночной Монмартр в банально-запретном своем варианте – тончайший слой этих мест, и подлинные его обитатели даже не замечают сомнительных баров для свиданий, сутенеров, проституток (они честно зарабатывают свой хлеб, их вовсе не презирают), секс-шопов и стриптизов, они живут здесь – чуть поодаль от площади Пигаль, в бесчисленных респектабельных домах и старых небогатых домиках, да и над самой площадью Тертр сушатся в окнах кальсоны и носки, старички и старушки совершенно по-деревенски смотрят на прохожих, скорее с усталой иронией, чем с любопытством.
Не побоюсь повторений, дневной Монмартр – насколько он поэтичней и многообразней и сколько всего перевидено и перечувствовано там было!
Одинокие прогулки по раскаленным августовским полупустым бульварам у подножия Монмартрского холма в 1972-м, когда впервые разыскивал я адреса парижских живописцев – и кафе «Гербуа» и «Новые Афины» и «Кабаре» папаши Лятюиля. Тот же тридцатый автобус проезжает по площади Клиши, и налево, за помпезной, но и великолепной (как многое в Париже!) статуей, уходит в гору улица, известная во времена Мане как Гранд-рю-де-Батиньоль, а ныне, как и площадь, носящая имя Клиши.
Тогда, в 1972-м, я впервые – с действительно бьющимся сердцем! – отыскал дом семь по авеню Клиши. В ту пору там все еще находился магазин красок. Под другой вывеской, вовсе не тот, куда захаживал Эдуар Мане, но все же! В том, прежнем, Мане нередко покупал материалы, а со временем стал завсегдатаем кафе, что находилось в соседнем доме под номером одиннадцать, – в кафе «Гербуа». Со временем там обосновались магазины, по сию пору сменяющие друг друга.
Как и весь город, эти места сильно изменились, авеню Клиши – вполне респектабельный и малоинтересный проспект, в нем уже нет атмосферы Монмартра, там царит дух унылого достатка и тщательно скрываемой нужды – конторы, скучноватые магазины, лишенные и богатого шика, и романтической приветливой бедности (в Париже такая бывает).
Кафе «Гербуа» современные авторы порой сравнивают со знаменитыми кафе Левого берега в шестидесятые годы ХХ века. Сравнение вряд ли удачное. Иные времена, вкусы, сам стиль жизни, иные, хочется сказать, и нравы.
Тогда, впервые, и много раз годы и годы спустя я стоял на этой неинтересной улице, пытаясь вообразить (хочется даже написать «вспомнить» – так много я читал, думал и писал об импрессионистах) те ушедшие времена, то кафе, оставшееся лишь в воспоминаниях тех, кого давно уже нет на этой земле.
Кафе «Гербуа» было заведением сравнительно пышным для окраины Монмартра, где было еще много огородов, стояла тишина, и только желтый омнибус «H» иногда с дребезжанием подвозил пассажиров из центра столицы.
Заведение носило имя своего владельца Огюста Гербуа, господина энергичного и деятельного. Художники ценили его познания касательно берегов Сены: он давал живописцам бесценные практические советы, и многие местечки открыты ими именно благодаря содержателю кабачка. Были там и бильярдные столы – во втором зале, и проход в сад с беседкой, где обедали в погожие дни: тогда террасы кафе, выходившие на тротуар, были редкостью. Импрессионисты предпочитали более фешенебельный первый зал, убранный с претензией на шик Больших бульваров, там занимали они обычно столики слева у входа. Мане бывал там начиная с 1866-го почти каждый вечер и – непременно – по пятницам.
Дега – друг, соперник и главный оппонент Мане; приятель Дега, итальянский художник Де Ниттис; все герои импрессионистского эпоса: Ренуар, Писсарро, Моне, Сислей, Сезанн, Фантен-Латур, Уистлер, Гийомен, Надар, известнейшие критики и литераторы – Бюрти, Золя, Астрюк, Арман Сильвестр, Антонен Пруст – всех не перечесть.
Мраморные крышки чаще всего прямоугольных столиков, опилки на полу, газовые рожки, крючки или высокие полки для плащей и шляп (хотя, как можно заметить на картинах и фотографиях, даже мужчины в кафе шляп – и тем более цилиндров – обычно не снимали), гарсоны в обязательных фартуках до пят, смазливые, веселые, судя по картинам и фотографиям, чаще всего пухленькие, не слишком строгих привычек официантки. Кроме пива и абсента, которыми пахли и кафе, и брассри, пили ныне почти забытые прохладительные напитки, особенно часто гренадин (гранатовый сироп с водой). Часто подавали ягоды и фрукты в водке – как и гренадин, напиток, предпочитаемый дамами.
А теперь вот обычные магазины. Хотя есть памятный знак.
Я искал то место на площади Пигаль, где было кафе «Новые Афины», воспетое Муром, в котором собирались импрессионисты, покинув кафе «Гербуа». Как и от «Гербуа», от «Новых Афин» не сохранилось ничего, на месте кафе – низкопробный театрик, предлагающий уныло-неприличные «монмартрские» шоу, только очертания площади, названия улиц да старые темные дома вокруг напоминают о былом. Трудно поверить, что сравнительно недавно здесь все они встречались, что здесь Дега написал свою знаменитую картину «Абсент», о которой еще будет сказано в главе «Палитра Парижа».
От площади Пигаль подымается вверх по словно бы горным дорогам маленький (до недавнего времени снабженный электромотором) «Монмартробюс», удобный и зевакам, и здешним обитателям: склоны круты и прогулки утомительны… Он взбирается на совершенно иной Монмартр, малознакомый туристам, Монмартр Пикассо, Брака, Аполлинера, Макса Жакоба.
Можно и не выходить из тридцатого автобуса, но нельзя, проезжая здесь, не вспомнить площадь Аббесс, о которой я столько писал и думал, на которой сидел, пытаясь вообразить героев своих книг, поймать их летучие тени:
Ô mondes élargis de nos sages ivresses
Ô patries tirées du néant
Ô rue des Abbesses
Ô rue Ravignan
[53]
, —
