Аномалии здесь встречались, только было их немного, да и с артефактами бедновато. После того, как рухнула плотина и вода из затона ушла, осталось множество небольших озер, бочаг, болотцев, в которых иногда можно было отыскать пару другую «огненных шаров», «медуз» и даже «батареек», но добывать их из булькающей радиоактивной жижи или раскаленных прыщей «жарок» было непросто. Был, правда, здоровенный, богатый артефактами «разлом», тот самый, куда спустили распоясавшихся блатных, но без хорошей снаряги соваться туда было опасно. Да и со снарягой тоже, особенно после того, как там паханов сожгли. Дурным стало считаться это место. И вообще добывать артефакты в Затоне было невыгодно. Как сказал один сталкер по прозвищу Финансист — не рентабельно. В общем, считался Затон этаким захолустным курортом под названием «Чернобыльские грязи». Чего-чего, а грязи здесь и в самом деле было навалом.
Вот сюда-то и направил свои стопы неугомонный спиннингист Рыбарь. Видно, молодость вспомнил, милы его рыбацкому сердцу были всякие водоемы, пусть даже и такие убогие, как в Затоне. Только вот Затон большой, и где он сейчас рыбарил — никто в баре «100 рентген» толком не знал. Вот и пришлось Лешке-Звонарю топать в Затон и определяться, как говорится, на месте.
В бывшем прогулочном теплоходе-катамаране, называвшемся по-советски непритязательно «Отдых-3» имелось что-то вроде сталкерского дома отдыха. Ну что же, все правильно, где курорт, там и дом отдыха. Все как полагается при развитом социализме. Где обретались старшие братья катамарана, «Отдых-1» и «Отдых-2», никто не знал. Может быть, им повезло возить отдыхающих по другим рекам, не таким горьким, как Припять? Что же, удачи вам, корабли…
Имея два корпуса, катамаран не завалился на бок, как прочие суда, кроме того, остатки былой роскоши, отделанные деревянными панелями кают-компании и рестораны в высокой палубной надстройке весьма располагали к приятному времяпрепровождению. Всем людям нужно отдыхать, даже сталкерам. Всем хочется хотя бы ненадолго туда, где чисто и светло.
Раньше Лешка частенько бывал здесь и даже поигрывал на местной дискотеке, но потом, за делами семейными и прочими, как-то стало недосуг. И вот жизнь заставила — наведался.
Конечно же, здесь имелся бар, владельца которого, по прозвищу Боцман, Лешка неплохо знал по прежней развеселой жизни. Боцман искренне считал себя крутым мореманом, временно оказавшимся на суше, и бар-ресторан свой назвал по-морскому — «Barba Negra».
[18]
По его словам, так именовался корабль какого-то знаменитого пирата, и в переводе на русский язык это означало «Черная борода». Сталкеры, мало знакомые с историей мирового пиратства, быстренько переименовали заведение в «Барби», что сильно расстраивало старого Боцмана. Но название прижилось, местные, да и залетные сталкеры так и говорили — «пойдем-ка, оттянемся у Барби», что старого моремана расстраивало еще больше, потому что такая фраза содержала в себе, по его мнению, некий неприличный намек. Впрочем, обижался он напрасно, потому что бар обретался при ресторане, а в ресторане были настоящие официантки. Женщины! Конечно, внешне они очень мало походили на куколок Барби, что верно, то верно, но были достаточно молоды и, на непритязательный сталкерский вкус, очень даже привлекательны. Как они угодили в Зону, как выжили и добрались до Затона, знал, наверное, только старый Боцман, следивший за нравственностью на вверенной ему посудине с истинно боцманским остервенением. А кулак у него был тяжелый, охрана решительная, да и девочки умели постоять за себя при случае. Так что вести себя в доме отдыха следовало прилично.
Звонарь намеревался выяснить здесь, куда направился Рыбарь, а заодно поспрашивать насчет Ведьмака. На помощь Ведьмака в деле получения «ведьминого сердца» он сильно рассчитывал.
Сталкер миновал тяжелые ржавые туши сухогрузов, словно вдавленные в топкую почву Затона, пересек по мосткам несколько радиоактивных низин и наконец добрался до катамарана. Катамаран на фоне общего ржавого убожества выглядел как джентльмен, которого случайно занесло на сборище портовых грузчиков. Судя по всему, его время от времени подкрашивали, хотя и не очень часто, потому что только низ понтонов, наполовину ушедших в вязкую почву Затона, был ржавым, надстройки же сияли белизной, а в широких окнах ярко горел электрический свет. Он был не из этой жизни, этот кораблик, он был оттуда. Из прошлого. Из Лешкиного далекого детства, которое прошло в доме над рекой.
— Ой, Звонарик! — взвизгнула одна из девушек, когда заляпанный грязью Лешка возник в ресторанном проеме. — Давненько же тебя у нас не было! Ты, по слухам, женился! А почему не на мне? Ладно, прощаю. Сделать тебе «Медузу»? Или лучше чистого? У нас немного есть, тут в трюме одной баржи ребята обнаружили целый винный склад. Баржа по мостик ушла в «зыбь», да так там и оставалась с самого начала Зоны. А тут, после выброса, «зыбь» вспучилась, да и выкинула эту баржу. Ребята два дня ящики с коньяком да ромом к нам на «Отдых» таскали. Боцман все у них купил, оптом. Ты что будешь, ром или коньяк? А может, виски? У нас даже виски есть!
Местные девушки Звонаря любили за легкий нрав и умение виртуозно играть на гитаре. Прежнего Звонаря.
— Воду, — решительно сказал Лешка, осторожно, так, чтобы не обидеть, выпутываясь из объятий. — Воду, Полюшка-Поля. И еще что-нибудь поесть.
— Изменился ты, Звонарик, — внезапно пригорюнилась Полина. — Вон и седой стал, и голос какой-то тусклый, не то что раньше, и глаза тоже седые… Ладно, сейчас принесу.
— Подожди, Полина, а сам Боцман где? — остановил ее Звонарь. — Мне с ним потолковать требуется.
— Боцман в трюме, как ему и полагается, — отозвалась Полина. — Но ты сначала поешь, а потом и поговорить можно. И зачем тебе Боцман? Ты лучше со мной поговори, миленький. Нет такой новости или тайны на Затоне, которая была бы неизвестна официантке, особенно если нас, девушек, все-то три на весь Затон. Я тебе все, что знаю, расскажу, а ты мне за это споёшь. Лады?
— Лады, — улыбнулся Лешка. — Только, боюсь, не понравится тебе, как я теперь пою.
— Понравится, — весело ответила Полина. И убежала куда-то в служебные помещения, стуча каблучками.
Лешка посмотрел ей вслед, вспомнил Кордон, и ему стало тоскливо.
«А напьюсь-ка я сегодня, да и останусь у Полины, — подумал он, — глядишь, и отпустит».
И впрямь немного отпустило. Полина была умной девушкой, чувствовала, о чем можно спрашивать, а о чем нет, а еще она умела слушать. И Лешка впервые за долгое время смог выговориться, сбросить свою боль, и она, эта боль, не легла на душу другого человека, а словно по ветру развеялась.
Ах, Полюшка-Поля! Спасибо тебе за легкую твою душу.
12
«Зыбь» булькала и хрипела, как будто все загубленные ею когда-то сталкеры пытались выбраться наружу, но у них никак не получалось, только сожженные радиацией рты выдыхали воздушные пузыри из мертвых легких, а воздух все не кончался и не кончался.
