– До завершения большого шторма все закончится, – объявил он еще утром, – и исход битвы будет решен.
Это символическое заявление признали все. Это значило, что так пророчествовал старый Абасс.
Деирдре ненавидела саму мысль о том, что должно произойти кровопролитие. Она уже говорила об этом с Эдмондом, которого тоже не радовало такое развитие событий. Однако и он не знал, как можно избежать столкновения. Если бы священник попытался призвать Акина или остальных мужчин к миру, посоветовал бы поступить по-христиански – подставить их врагам другую щеку, вместо того чтобы следовать предрассудочным видениям, он бы наверняка услышал в ответ издевательский смех. Поэтому Эдмонд даже не собирался предпринимать такую попытку. Эти люди не хотели ничего, кроме свободы, поэтому они убивали каждого, кто мешал им на пути к цели. Больше всего кроткому Эдмонду не нравилось то, что повстанцы разбили свой лагерь возле его часовенки. Еще в прошлом году, когда Эдмонд ушел в леса, он с трудом нашел для себя одно из самых безопасных и малодоступных мест в джунглях, чтобы соорудить там церковь, спрятанную в непроходимых холмах центральной части острова. Его временное жилище, расположенное вдали от ближайших поселений, стало пристанищем для немногочисленных беглецов, которых он посвятил в свою тайну и крестил. Здесь преследуемые и угнетенные люди нашли защиту и одновременно – утешение Господне посредством одного из его служителей. А теперь это тихое мирное убежище превратилось в пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент.
Деирдре, взглянув на Эдмонда, показала глазами, что хочет поговорить с ним. Вскоре после этого она покинула лагерь и стала ждать его на краю ближайшего ущелья. Девушка глубоко вздохнула, когда его худощавая долговязая фигура появилась за одним из огромных деревьев и стала приближаться к ней. Сердце Деирдре вдруг забилось сильнее, и девушка задумалась, вызвано ли ее волнение смелым предложением, которое она хотела сделать ему, или же, скорее, тем, что его облик, как и всегда, вызвал в ней томление, против которого она была бессильна, несмотря на все молитвы. Деирдре знала, что не имеет права своей женственностью вводить его в искушение, потому что он был человеком Божьим, однако ей мучительно хотелось, чтобы он видел в ней женщину. Иногда ей казалось, что он так и делает, однако потом, когда она робко искала его взгляд, Эдмонд упорно смотрел куда-то в сторону.
– Деирдре, – кротко и нежно произнес он, остановившись перед ней. В этот раз он не отвел глаза и спокойно выдержал ее взгляд.
Между тем солнце уже почти полностью опустилось за горизонт. Ветер с шумом проносился над деревьями и трепал шляпу Эдмонда. Он снял шляпу и посмотрел на нее. Его молодое лицо и карие, с маленькими золотистыми точками глаза делали его похожим на мальчика, хотя ему, как знала Деирдре, было почти двадцать пять лет. Он побрился, как делал это каждый день. Примитивная жизнь в джунглях не мешала ему содержать себя в чистоте, пусть даже это требовало некоторых усилий. Он регулярно мылся, чистил зубы и даже пытался, насколько это возможно, ухаживать за своей одеждой. У него имелось только две рубашки, однако и те он регулярно стирал в ручье. Деирдре было больно смотреть на то, как он влачит столь жалкое существование.
– Это неправильно, – вырвалось у нее. – Ты не должен жить так!
Эдмонд удивленно посмотрел на нее.
– Что ты имеешь в виду?
Она отчаянным жестом показала на окрестности.
– Вот это! Все это недостойно тебя! Этот ужасный лес, жара, проливные дожди! Все эти люди, которые навлекают на тебя опасность. У тебя высшее образование. Ты – сын барона! – И она, вздохнув, решительно заключила: – Ты заслужил лучшую жизнь, Эдмонд.
– Но, Деирдре, ты ведешь точно такую же жизнь!
– Я всего лишь простая долговая служанка, – возразила она. – Моего отца я не знаю, а моей матери, кроме меня, надо прокормить еще восемь ртов. Мне пришлось уехать из Ирландии, иначе я умерла бы там с голоду, как два моих младших брата. Контракт стал моим спасением, в противном случае я вынуждена была бы идти на улицу. Моя старшая сестра так и сделала, но потом заболела французской болезнью, и один из ее клиентов порезал ей лицо. Жизнь в колонии казалась мне не такой уж страшной. Да она и впрямь не страшная… для меня. – Девушка поспешно взглянула на Эдмонда. – Ты понимаешь? Нет ничего хуже, чем Дублин! Там у меня не было ни еды, ни будущего и вообще никакой настоящей жизни. Но у тебя ведь все совсем по-другому. Просто у тебя это отняли! Тебя похитили, как какого-то уличного мальчишку! Тебе здесь не место!
Ее сердце обливалось кровью, когда она вспоминала, какая судьба постигла Эдмонда. Как и многих других, его ночью просто похитили на улице. Для того чтобы набрать рабочих для колоний, бессовестные торговцы людьми в Дублине не останавливались даже перед похищением обычных граждан. Они избили Эдмонда до полусмерти, и у него до сих пор остались шрамы от побоев. Во время плавания через океан он чуть не умер от лихорадки, а плантатор, которому его продали как якобы отбывавшего наказание в тюрьме, в припадке ярости чуть не убил его, узнав, что новый долговой раб – папистский священник. Эдмонду не оставалось ничего иного, как сбежать, иначе плантатор просто забил бы его до смерти. Взволнованная Деирдре схватила его за руку и крепко сжала ее.
– Тебе нужно возвращаться назад, Эдмонд. Я поговорю с леди Элизабет. У нее есть деньги, много денег, я знаю, я слышала, как она и мисс Фелисити говорили об этом. Я имею в виду деньги не на карманные расходы, а целое приданое. Существует брачный договор, по которому после смерти ее мужа все имущество принадлежит ей. Она легко может оплатить тебе переезд домой.
Эдмонд молча выслушал ее тираду. Он не сделал попытки вырвать руку из ее рук, а даже взял ее руки в свои.
– А что будет с тобой? – спросил он. – Она ведь предложила это тебе. Почему ты не согласилась? – Он прокашлялся. – Вот об этом я и хотел спросить тебя все это время.
Деирдре заметила, что покраснела.
– Я не хочу уезжать назад, потому что в Ирландии меня не ожидает ничего, кроме голода и нищеты. Но ты… ты вел совершенно другую жизнь, и тебе удастся вернуться к ней! Ты должен получить деньги на обратное плавание вместо меня, и я собираюсь попросить об этом леди Элизабет. Я не хочу, чтобы ты и дальше жил в этой безбожной стране!
– О, Боже всемогущий! Деирдре, ты ради меня хочешь отказаться от возвращения на родину?
Она молча кивнула и увидела, что он поперхнулся. Эдмонд сжал ее руки так крепко, что ей стало почти больно.
– Деирдре, я не хочу уезжать. Я счастлив.
Она ошарашенно уставилась на него:
– Ты… – Не веря своим ушам, она покачала головой. – Это правда? Но как ты можешь вести это жалкое существование?
Он глубоко вздохнул:
– Потому что… потому что ты разделяешь его со мной.
– О, – беспомощно промолвила она, будучи не в состоянии сказать что-то более умное.
Несмотря на сгущающиеся сумерки, Деирдре увидела, как яркий румянец заливает его лицо. Неожиданно он опять отвел взгляд и резко отпустил ее руки, словно обжегся о них. Затем Эдмонд отвернулся и она услышала, как он начал вполголоса бормотать молитву «Отче наш». Деирдре присоединилась к нему, и они вместе стали молиться, хотя, признаться, это было самым последним, что ей хотелось делать в этот момент. К ее изумлению, Эдмонд неожиданно замолчал посреди молитвы и повернулся к ней. На его лице было озабоченное выражение.
