– А почему хижины рабов стоят отдельно от жилищ остальных рабочих? – поинтересовалась Элизабет.
– Потому что белые и мы не должны находиться вместе, – ответила Силия таким тоном, как будто вопрос Элизабет был одним из самых глупых, который она когда-либо слышала.
Это «мы» осталось на слуху у Элизабет – кажется, Силия относила себя скорее к чернокожим, чем к белым. Какая же все-таки это, наверное, странная жизнь – быть рожденной с цветом кожи, который удерживает тебя, словно в плену, между двумя мирами! В отличие от долговых работников, у рабов не было права на свободу, потому что никакой временный контракт не ограничивал власть, которую имел над ними их хозяин. Они всю свою жизнь оставались рабами. В том числе и Силия, потому что она, хотя и была наполовину белой, все равно считалась чернокожей, а потому являлась собственностью хозяина плантации.
Перед одной из хижин в пыли на корточках сидел старый негр, державший между скрещенными ногами барабан – обтянутое козьей кожей устройство, которое в верхней части было широким, а в нижней – узким. С помощью палки он выбивал глухие, разносящиеся на приличное расстояние звуки. Быстрые удары чередовались с медленными, сильные – с более мягкими. И, словно эхо, в подобной же манере где-то вдалеке их повторял другой барабан.
Заметив Элизабет и Силию, чернокожий отставил барабан в сторону. Затем он взял длинную цепочку, на которую были нанизаны ракушки, и бросил ее перед собой таким образом, что ее разомкнутые концы остались лежать перед его ногами. После этого он стал внимательно рассматривать ракушки и тихонько напевать какую-то песню на чужом гортанном языке.
– Что делает этот человек? – шепотом спросила Элизабет мулатку.
– Он просит богов показать ему будущее, – ответила Силия и добавила, поясняя: – Он принадлежит к племени йоруба, которые верят во многих богов. Его зовут Абасс, он – бабалаво и умеет читать оду.
– А кто такой бабалаво? Что-то вроде прорицателя?
Силия неопределенно кивнула.
– Он вызывает ориша, которые знают дорогу с того света сюда. Они могут сказать нам, что будет и что нас ждет.
При ее последних словах Элизабет охватил озноб, происхождение которого она не могла объяснить. Она посмотрела на старика. Тот поднял глаза, их взгляды встретились, и на какое-то мгновение Элизабет непостижимым образом почувствовала себя так, словно ее уже нет, словно время на какой-то миг остановилось, чтобы уступить место чему-то чужеродному, для которого не было обозначения. Откуда-то издалека снова послышался глухой звук барабанов.
Старик, прислушиваясь, поднял голову, но при этом не оторвал взгляда от глаз Элизабет и слегка приподнял рукой цепочку с раковинами. Его темное, как дубленая кожа, лицо, курчавые седые волосы и вся худощавая фигура, казалось, превратились в тень и слились со стеной хижины. Элизабет зажмурилась и снова открыла глаза, чтобы призрак исчез и она вернулась в реальность. Затаив дыхание, она внимательно посмотрела на бабалаво и поняла, что загадочное мгновение закончилось. Где-то плакал ребенок, было слышно, как ругается какая-то женщина. А старик опустил глаза и отложил цепочку в сторону.
Высокие стебли тростника снова с шорохом качались на ветру, барабаны умолкли.
Акин подождал, пока белая женщина удалилась от старика, и ловко выбрался из хижины. Положив руку на костлявое плечо Абасса, он спросил:
– Что ты увидел?
– Смерть белого мужчины.
– Когда?
– Уже до наступления восхода солнца через один день.
Акин напрягся. На его лице отразилось дикое удовлетворение. Силия испуганно вскрикнула. Она боялась. Акин подошел к ней и посмотрел на нее сверху вниз.
– Не бойся. Ориша будут с нами. Огоун выкует наш меч и будет пить кровь белых мужчин.
– Одного белого мужчины, – вставил Абасс своим тонким старческим голосом.
Акин, наморщив лоб, обернулся к нему:
– Но…
– Про других я ничего не вижу. Пока что ничего. Но мы снова спросим оракула.
– Скоро? – требовательно спросил Акин.
Абасс кивнул, опустив веки.
– В час восходящего месяца. – И добавил, обращаясь к Силии: – Ты должна быть готова.
От страха у нее сжалось сердце и больше всего захотелось убежать отсюда. Однако это было бы бессмысленно, потому что где бы она ни находилась, боги все равно найдут ее.
21
Дункан вытащил на берег лодку, на которой добрался сюда, когда вокруг уже стемнело. Шлюпка Вандемеера находилась в некотором удалении от причала, который принадлежал Саммер-Хилл.
Дункан стал взбираться вверх по холму так же быстро, как и отдал приказ спустить шлюпку на воду, когда увидел, что Никлас отправился на своей лодке в сторону Хоултауна. О чем бы тот сегодня вечером, накануне принятия решений, ни намеревался поговорить с Уильямом Норингэмом, он хотел быть при этом. Его аргументы были такими же убедительными, как и аргументы Никласа. Важно было лишь высказать их до того, как Уильям Норингэм укрепится на своей позиции, от которой в дальнейшем не сможет отказаться. Его голос на собрании имел самый большой вес. Плантаторы послушаются Норингэма даже скорее, чем Гарольда Данмора, который при наличии противоречивых интересов знал только одно – собственную выгоду. Из-под ног Дункана сорвалось несколько камешков, которые с шумом покатились вниз по склону.
– Кто здесь? – услышал он взволнованный голос Никласа Вандемеера.
Дункан застыл на месте и слился с темнотой.
– Ты что-то услышал, любимый?
Это был голос Фелисити. Он звучал так, словно она задыхалась. Так, словно они вдвоем… Дункан ухмыльнулся. Он беспокоился напрасно. Вандемеер прибыл сюда не для того, чтобы вести предварительные переговоры с председателем совета острова, а для любовного свидания на пляже.
– Наверное, всего лишь какой-то краб, – сказал Вандемеер после недолгого молчания.
Он тихо засмеялся, затем приглушенным голосом сказал:
– Сколько лент я еще должен расшнуровать, чтобы добраться до твоей голой кожи?
– Ой, это… Ах! Что ты делаешь? – Фелисити тяжело дышала.
– А разве ты не хочешь? – требовательно спросил Вандемеер.
Вместо ответа послышалось учащенное дыхание. Дункан уселся на один из камней, чтобы не привлекать к себе больше внимания. Ему не оставалось ничего другого, кроме как подождать.
22
Элизабет беспокойно ворочалась на своем ложе, не находя сна. Уже была, наверное, полночь или, может, даже позже. Чтобы легче дышалось, она распахнула ставни, не обращая внимания на опасность привлечь комаров. Полная круглая луна светила прямо в окно.
Наверное, она не могла уснуть из-за барабанов. Эти вибрирующие звуки, казалось, заставляли ночь жить своей собственной жизнью. Их слабое эхо оказывало какое-то магическое воздействие на Элизабет, словно звало ее куда-то.
