Вот пьянствую теперь… Катя пила и чувствовала, что внутри все теплеет и словно отпускает. Спагетти с тунцом казались безумно вкусными, хоть и недоваренными.
– Чего она про эти чаны-то? – вдруг снова встревожился Лужков. От вина он раскраснелся как, маков цвет. Но Катя радовалась, что злополучные таблетки так пока и прячутся где-то в недрах его карманов.
– Вот вы тоже это заметили. – Мещерский взмахнул вилкой с намотанными макаронами. – В разговоре с секретаршей – странная реакция. И у Алисы Астаховой то же самое. И это неуловимо, неконкретно, но мы все это заметили. Подо всем этим что-то кроется!
– Мы только нужный конец ухватить не можем, – кивнул Лужков. – Вроде всех опросили – и словно прошли по замкнутому кругу. Вроде ни одной нитки, чтобы тянуть дело об убийстве дальше…
– Дела об убийствах, – уточнил Мещерский. – Не только убийство Мельникова, но и…
– Что, и те, старинные тоже?
– А мы все время на них натыкаемся опять и опять, снова и снова.
– Нам бы с убийством Мельникова разобраться.
– Не разберемся, пока не поймем.
– Что вы собрались понимать, братан антрополог?
– Все в совокупности, в полноте, в неразрывности связей.
– Это не розыск, а какая-то метафизика.
«Напились «братаны», – подумала Катя.
– Мне кажется, вы оба правы, – заметила она. – В том, что пока это дело все больше и больше запутывается.
– Вот я завтра обязан в ОВД докладывать по рапортам следователю о результатах первичных разыскных действий. И на такие мои рапорты, на такую информацию следователь знаете, что мне скажет? Убийство Мельникова – криминальная бытовуха. У него что взяли – мобильный, ключи от машины? Так вот, это ночное нападение с целью ограбления. Проще пареной репы, и не надо тут особо заморачиваться. И по-своему следователь будет в чем-то прав.
– Это уже не метафизика, а отмазка, – усмехнулся Мещерский. – Вы, Дима, вряд ли с этой отмазкой согласитесь.
– Ну да, только помощи от розыска мы при таком раскладе не дождемся.
– Но мы же все-таки далеко продвинулись в этом деле! – снова попыталась всех взбодрить Катя. – Просто тут надо подумать и поразмышлять.
– С какой стороны откусить от ядовитого пирога, чтобы и самим не пропасть и чтобы еще кто-то коньки не отбросил, – хмыкнул Лужков.
– Дима, а вам кажется, что еще кого-то убьют или попытаются? – спросил Мещерский.
Лужков не ответил.
А потом они выпили еще вина.
Глава 38
Шоколадка
В час ночи для Кати вызвали на Яузу такси. Она так им сказала: сама доеду домой, а вы сидите, а лучше – оправляйтесь-ка спать.
Четыре бутылки хорошего вина – не повод садиться за руль и развозить всех по домам, усек, Сереженька?
Усек.
Дмитрий Лужков позвонил домой Тахирсултану и сообщил, что заночует у друга. Катя и Мещерский уговорили его: выпили, расслабились, куда вы поедете, братан участковый? Завтра у вас доклад по рапортам следователю, надо подумать, как расследованию с этой стороны помочь. Вот вместе и подумаете. Ум хорошо – два лучше.
Они оба спустились во двор проводить Катю до такси. Бухтели чего-то там, размахивая руками. Лужков все никак не мог успокоиться насчет чанов для варки мыла. Мещерский пылко восклицал: метафизика, говорите? Нет, тут нужна логика и еще раз логика!
А где ее взять, эту логику?
Катя, завалившись домой, бухнулась в постель, даже душа не приняв. Кое-как разделась. Вот пьянчужка! Она корила сама себя и тут же махала рукой – а, ладно, один раз живем.
Прежде чем провалиться в глубокий сон, она все думала, все пыталась выстроить для себя этот ряд, эту цепочку – логика, логика, лица, лица.
Подозреваемые. И жертвы.
Она опять вспомнила лицо Александра Мельникова там, в Безымянном, днем, когда обнаружили склеп, и ночью, когда укусили Алису. В первом случае – встревожен, но деловит, заинтересован. Во втором – тоже встревожен и растерян, нет, как-то весь потерян. Он глаз не подымал.
Вспомнила выражение лиц всех, кого они допросили. И лица тех, давних, на фотографиях и портрете над камином.
Пожалела, что, наверное, не придется увидеть лицо купца Якова Костомарова – каким он был.
Пожалела и о том, что причины задержания на целые сутки Платона Изотова по подозрению в педофилии в отношении Лизы Апостоловой так, похоже, и останутся непроясненными.
Тетка Алисы упомянула, что сообщила тогда участковому, что видела, как Изотов угощал больную девочку шоколадом. Но это не повод для подозрений, ареста и многочасового допроса. Там было что-то еще. Что-то кроме этого. И об этом они, увы, никогда не узнают.
Платон Изотов промолчит. А Лиза Апостолова – она молчит уже больше двадцати лет.
Она лишь кусается…
Вот набросилась на Алису и укусила ее, чем повергла весь Безымянный в шок.
Алиса же была последней, кто видел Мельникова живым в тот вечер. Нет, она сказала – не я, а убийца. Правильно… Какой у нее был мотив убивать своего любовника? Ну да, они ссорились, она его прогнала и… И что потом – выскочила и помчалась за ним следом? Приревновала к тому, что он пойдет ночевать к секретарше? Но Алиса Мельникова не ревновала. Это ясно по ее виду. Вот Светлана-секретарша – да, и скрыть этого не может. Алису же больше волновали чаны фабрики, которой нет. Секретарша под дверью слышала их ссору и сказала, что они ругались из-за денег. И ее это странным образом успокоило, так что она перестала подслушивать и якобы пошла домой.
Нет, тут что-то не то…
Во всем этом вообще нет никакой логики…
А еще – пропавшие сто лет назад без вести, убитые кем-то дамы. И убитые выстрелом из «маузера» в затылок семь человек – из них двое подростков, их мать и близкий родственник. И тот, другой мужчина, которого зверски пытали перед убийством, отрывая живому фаланги пальцев.
Как все это совместить? И связано ли это между собой?
Невозможно представить, что все это связано. Но Сережка Мещерский вон все твердит: мы натыкаемся на это опять и опять, снова и снова. А значит – что? Связь есть?
А в это самое время – глубокой ночью, так и не сомкнув глаз, Платон Изотов лежал в своей постели рядом с женой в спальне загородного дома в Фирсановке.
Жена тихо похрапывала, уткнувшись в подушку. В спальне пахло по́том и ее кремом для рук, для увядающей старческой кожи.
Платон Изотов тоже думал о связи событий. А еще о том, что некоторые события как бумеранг возвращаются обратно даже спустя двадцать с лишним лет.
Эта ненормальная девчонка, соседка по дому, дочка Тамары Апостоловой, вечно таскавшейся на фабрике с путевками из профкома и вечно что-то клянчившей. А потом, когда фабрика обанкротилась, продававшей мыло со склада по «бартеру». Эта девчонка Лиза – толстая, безмозглая, вся налитая жиром, как откормленная индюшка. Она выглядела гораздо старше своих двенадцати лет. Мозг ее был тогда подобен мозгу пятилетней, а тело рано сформировалось, округлилось. И он часто провожал ее взглядом. Как и всех прочих, тех, что были до…
