И в тот день на площадке у лифта, когда он зазвал ее в подъезд, подманив, как зверушку, шоколадкой… У него тогда все плыло перед глазами и руки тряслись.
Девчонка жевала шоколадку – жадно и ни на что больше не реагировала. Он погладил ее толстые ляжки. Рука потянулась к ее груди – он расстегнул ей молнию на куртке. Буфера почти как у взрослой бабы, в толстых и безмозглых есть своя прелесть, и эта прелесть в их полной податливости, покорности и любви к сладкому.
Он лапал ее, возбуждаясь все больше от ее покорности, тупости, от ее запаха и запаха шоколада, который она жевала, и не заметил, как они тихо спустились по лестнице с верхнего этажа – эти чертовы подростки, мальчишка и девочка. Внучка бывшей директрисы Авроры Алиса, тоже соседка по дому. И пацан, что за ней вечно таскался как хвост и носил ее школьный рюкзак.
Они спускались пешком. Что они видели? Что успели заметить? Он тут же убрал руки от Лизы и отпрянул. Но что они видели? Следом за ними спускалась тетка Алисы – она до банкротства фабрики работала там, в отделе кадров. Она знала его как соседа и бывшего сотрудника фабрики. Она ничего не сказала ему тогда, увидев рядом с больным ребенком. Только окинула внимательным взглядом. Подростки тоже тогда ничего не сказали. Они просто прошли мимо. А тетка сказала: Лиза, иди домой, тебя мама ждет.
Это случилось в марте, сразу после Женского дня. А в середине мая его вызвали на допрос в ОВД. А еще спустя десять дней к его жене в квартиру, где он тогда проживал, вломились оперативники и повезли его снова на допрос.
И вот сейчас он лежал без сна и думал о связи событий. И о том, кто на него донес и что они там написали о нем в этих своих протоколах допросов и файлах полицейских картотек.
Они ведь снова явились к нему. Не поленились доехать до самой Фирсановки, когда тот мальчишка, тот пацан – поклонник хорошенькой своевольной тринадцатилетней стервы Алисы, у которой тоже была весьма аппетитная для ее юного возраста фигурка, – этот мальчишка, ставший взрослым и богатым, настоящим делягой, сыграл в ящик.
Глава 39
Как участковый Лужков устрашил подозреваемых и что из этого вышло
В этот день Катя чувствовала себя квелой, как распустившийся в горячей воде вареник.
Впоследствии она часто вспоминала этот день – возможно, если бы они накануне напились менее капитально, радикальные идеи, неожиданно посетившие светлую голову участкового Лужкова, так бы и остались туманом, а не приобрели столь четких и конкретных очертаний. И они бы все втроем еще долго толклись на одном месте, строя версии и разгадывая многочисленные тайны Безымянного переулка.
Но две бутылки красного и две белого за тем памятным ужином явно сыграли не последнюю роль в столь спонтанном решении Лужкова насчет изменения методов организации дознания и розыска. Утренний отчет и рапорты следователю, видно, тоже сыграли свою роль.
А в результате день этот стал событием ярким и надолго, очень надолго запомнившимся. Всем.
Всем без исключения.
А то!
Однако половина этого дня прошла для Кати тихо. Она обоспалась – другим словом это и назвать было нельзя. Спала и спала, не в силах разлепить веки навстречу серенькому, осклизлому осеннему утру. Затем почти час мокла в горячей ванне, в пене, напевая себе под нос что-то нечленораздельное и сентиментальное.
Из хрупкого равновесия ее вывел звонок Мещерского.
– Катюша, привет! Я уже еду, собирайся. Дима только что звонил, хочет, чтобы мы подхватили его у ОВД. Сказал, у него созрел план.
– Вы вчера-то там у тебя долго созревали? – полюбопытствовала Катя.
– Нет… То есть да. Обсуждали, спорили. Он таблетки свои не принимал. Мы выпили. У меня вино кончилось. У Димы оригинальный ум. Только знаешь, он что-то там такое затеял. Не совсем адекватное.
– Как это неадекватное?
– Он мне сейчас по телефону сказал: пора устрашать.
То же самое Лужков изрек, когда они «подхватили» его у здания ОВД. Катя обомлела, узрев Лужкова в новом облике.
Вместо привычной формы участкового или гражданки он был упакован в черный спецназовский «футон» – бронежилет охватывал всю его фигуру, как латы, пластиковые наколенники и щитки на локтевых суставах скрипели. К поясу были приторочены две пары наручников, резиновая дубинка и планшет. Ноги – в зашнурованных, тяжелых, подбитых гвоздями берцах явно не форменного образца.
Для полного прикида не хватало лишь смехотворного черного шлема с антиударным забралом, но Лужков его не надел. Его светлые волосы трепал холодный ветер, врывающийся в открытое окно внедорожника.
Всем своим видом в бронежилете он напоминал жука-бомбардира. Однако голос его, севший от ночного пьянства и похмелья, мужественно-брутально хрипел.
– В ОВД сейчас на складе позаимствовал. – Лужков продемонстрировал себя Кате, вытянув руку в пластиковых щитках и кожаной перчатке. – Под расписку.
– Дима, к чему столько лишней одежды? – Катя с похмелья тоже решила не церемониться и постучала костяшками пальцев по его бронированной груди.
– А к тому, что настало время действовать жестко. – Лужков погрозил пальцем в перчатке. – Мы вот с Сережей вчера и так и этак наше дело обсуждали. Логика, метафизика, презумпция невиновности… А следователь мне сейчас на совещании – выволочку: чего медлите, дело очевидное, бытовой криминал, неудавшееся ограбление. Мол, вон на Рогожской группу гастарбайтеров задержали, они на прохожих припозднившихся нападали с битами. Их это почерк – удар по голове сзади. Так что с его подачи розыск навесит и смерть Мельникова на этих проходимцев. У меня это дело отберут, и все так и закончится пшиком. Вывод простой: времени ждать и ходить вокруг да около больше у нас нет.
– И что вы нам предлагаете? – спросила Катя.
– А вот сейчас приедем туда, в этот их офис. И я вам покажу альтернативный метод работы с населением. – Лужков глянул на Мещерского, управляющего машиной. – С такой стороны неожиданной узнаете меня, братан антрополог. Вы-то думали, я либерал либералом, а я вот таким оборотнем в погонах, таким сатрапом полицейским сейчас обернусь – ахнете! Это дедуля во мне – вертухай и фанат ГУЛАГа – сейчас взбрыкнет, гены аукнутся наши семейные! – Он позвенел наручниками. – Сейчас, сейчас… А то что, в самом деле? Мы с этими подозреваемыми по-хорошему, со всем нашим терпением. Все насчет дедукции. С единственной просьбой ко всем заинтересованным лицам, к народу: говорить нам, как представителям правоохранительных органов, правду. А никто никакой правды нам говорить не собирается. Все только лгут и изворачиваются. Народ форменным образом ссыт на голову полиции! Окопались там, в этом Безымянном переулке! Уклоняются от правдивой дачи показаний и помощи расследованию в убийстве! Ну, значит, по-хорошему не хотят. Значит, будем по-плохому. Значит, будем устрашать.
– Дима, вы так только все испортите, – сказала Катя.
– А там портить нечего. Мы в тупике. А, братан антрополог, Сережа? Сами же вы мне вчера втолковывали: мы в логическом тупике. И про этот, про гордиев узел.
