И улыбается.
Гад.
— Ийлэ… я о другом спросить хотел. Ты и Нира…
— Мы поладим.
— Если тебе тяжело ее видеть…
— Мы поладим. — Она не спешила убрать руки, пусть и в прикосновении этом, в связи, больше не было нужды. Ийлэ поймала себя на мысли, что ей нравится трогать пса.
Не любого, но именно этого конкретного пса, который, кажется, не имел ничего против этих прикосновений. Его кожа была горячей и мягкой, с шелковыми нитями старых шрамов и жгутами рубцов, которые больше не спешили раскрыться.
И это хорошо.
Если у нее получится, то весной рубцы разгладятся. И шрамы, возможно, исчезнут…
— Хорошо.
— А если бы я… сказала, что не хочу ее видеть… ты бы…
— Отправил бы Ната в столицу. Но лучше пусть пока здесь побудет, на глазах… слишком он дикий для Города. Ничего… исправим.
И слово свое Райдо сдержал. Исправлять Ната взялись сразу после свадьбы, с которой Ийлэ привезли не торт, но троицу золоченых орехов с начинкой из меда и цукатов. Орехи Нат спрятал в кармане костюма и, верно, забывшись, немного раздавил.
Все равно было вкусно.
Ийлэ даже спасибо сказала не потому, что положено благодарить за подарки, но вполне искренне.
— Пожалуйста, — ответил Нат. — Я тебе потом куплю… а еще карточку хочешь? Нас там снимали, сказали, что в газете напечатают. Про меня раньше никогда в газете не печатали.
— Это событие.
— Да, только… — Он вздохнул и, неосознанно подражая Райдо, ущипнул себя за ухо. — Я ведь… я не слишком-то красив, если по-человечески… а вот Нира, она вся такая… и будут читать, смотреть… скажут ей, что зря она за меня вышла и…
— Не скажут. А если скажут, то она не послушает.
— Думаешь?
— Думаю. — Ийлэ подумала, что в той, другой жизни она бы волновалась за своего кузена, и за его молодую жену, и за газету, за слухи… — Она же знает, что ты ее не обидишь.
Нат кивнул.
И вправду не обидит, скорее умрет, чем позволит причинить боль. Это было уже много. Но достаточно ли для того, чтобы эти двое были счастливы?
Ийлэ хотелось бы думать, что достаточно.
В конце концов, кто-то в этом мире заслуживает счастья, так почему не Нат?
— Она хорошая. — Ийлэ попыталась улыбнуться. — И ты тоже. И пусть у вас все получится как надо…
Она поцеловала Ната в макушку, как поцеловала бы того самого несуществующего кузена. И он, смутившись, покраснев, поспешил сменить тему:
— Меня Гарм учить будет, как правильно драться… просто драться я умею, а вот правильно — нет. А я теперь должен семью защищать… вот.
Ийлэ согласилась: должен.
И позавидовала, что у него есть семья.
Впрочем, первый же урок, на котором Ната изваляли в грязи, напрочь развеял его иллюзии о легкой учебе. А второй добил… был и третий, и десятый, и потом Ийлэ потеряла счет урокам.
— Он опять его гоняет. — Нира обжилась в доме, и, наверное, в этом не было ничего плохого, напротив, Ийлэ больше не оставляли одну, но Нира — это не Райдо.
Ей не прогнать страхи.
У нее и своих множество.
Ийлэ знает эти страхи в лицо.
Гарм.
Хмурый. И язвительный. И если он и вправду повадился ходить на кухню, то визиты эти никоим образом на нем не сказывались. По-прежнему сухой, если не изможденный, но с цепким злым взглядом, который, впрочем, редко задерживался на Ийлэ.
И к лучшему.
Гарм взялся воспитывать Ната, во всяком случае, это называлось именно воспитанием.
— Он его точно убьет. — Нира старалась держаться с подобающим леди спокойствием, но выдержки не хватало, и она то и дело вскакивала, чтобы подойти к окну.
Выбирала гостиные, окна которых выходили на задний двор. И застывала, глядя на то, как раз за разом Нат летит на землю, катится, сминая уже не снег, но грязное ледяное крошево.
Истоптали.
Смешали ногами с пылью, с сухим навозом, с темной промерзшей землей. Он поил ее кровью, отпаивал, но крови было мало.
Нат вставал.
Упрямый.
Ийлэ быстро поняла, что, когда бьют, лучше лежать и молчать — быстрее отстанут. А этот вставал раз за разом, скалился и бросался на Гарма, чтобы вновь полететь…
— Избиение младенца… — Ийлэ однажды не выдержала.
Это не было ее делом, и если Райдо был спокоен, то и ей следовало бы, но Нат возвращался со двора задним ходом и пропадал где-то в доме, зализывая раны.
Нира расстраивалась. Замолкала. И смотреть на нее было тяжело.
— Не такого уж младенца, — возразил Райдо, который к этому воспитанию относился с полным равнодушием. — Нат довольно взрослый. И считает себя опытным. А это опасно.
Райдо во двор выходил редко, а когда случалось, то забирался на старую бочку, садился и смотрел… и тогда Ийлэ хотелось его ударить.
— Я понимаю, что это все выглядит жестоко. — Райдо всегда садился рядом, и, наверное, в этом был смысл. Он нуждался в Ийлэ не меньше, чем она в нем. — Но он должен понять, что отнюдь не так хорош, как ему казалось.
Райдо принес орехи, целый кулек, и теперь раскалывал их пальцами.
— Он уже понял.
Он очищал ядра от остатков скорлупы и протягивал Ийлэ. Она брала. Орехи были сладкими.
— Понял, твоя правда. А теперь он учится. И, по-хорошему, учить должен я, но… — Райдо ссыпал скорлупу в другой кулек. — Гарм осторожен.
— Неужели?
— Разбитый нос и пара синяков — невеликая цена…
— Нира беспокоится.
— С этим я точно ничего поделать не могу. — Он протянул золотистое ядро ореха, на его ладони глядевшееся крошечным. — Ийлэ… лучше беспокоиться за живого, чем за мертвого. У Ната такой характер, что он не сможет сидеть тихо. И если пока ему многое спускают из-за возраста, то дальше ему придется или драться, или молчать. А молчать он не сумеет. Единственное, что мы можем для него сделать, — это научить.
Наверное, он был прав.
Ийлэ чувствовала его правоту и попыталась объяснить Нире. Та слушала, часто моргая, кривясь, с трудом сдерживая слезы.
— Я… я не знала, что они такие…
Ей было плохо в этом, не своем, доме. Она пыталась прижиться, но зимой сложно… и страхи не уходили. У второго тоже было имя: Мирра.
Повадилась навещать сестру, и та не смела сказать, что визиты эти ей вовсе не в радость. Нира терялась. Замолкала. Становилась какой-то тусклой, и Нат, которого это вовсе не радовало, злился. Она же пугалась его злости и терялась сильней прежнего.
