На солнце ее кожа почти прозрачна.
— За три месяца эту новость должны были обмусолить, выплюнуть и забыть о ней.
— Но они не забыли.
— Именно.
— И… что теперь?
Райдо пожал плечами, поскольку сам этот вопрос казался ему напрочь лишенным смысла:
— Ничего.
— Но… они придут снова. И будут приходить… и если ты говоришь, что им не дают успокоиться… я не понимаю почему?! Что я им всем сделала?
— Ничего.
Ее получилось поймать за руку, и Ийлэ замерла. Сжалась. А ведь уже, казалось, привыкла и к нему, и к его прикосновениям и сама порой искала их, находя в том успокоение. Она и теперь пыталась притвориться спокойной, его маленькая женщина.
Но он выздоровел.
И все снова изменилось.
— Я… я просто все время думаю. Пытаюсь понять… и не получается. Нет, вру. — Она неловко улыбнулась какой-то нарисованной натужной улыбкой, которую захотелось стереть, и Райдо не отказал себе в желании. Он провел пальцем по ее губам.
Отступила.
И отвернулась. Руку высвободила, себя обняв.
— Все у меня получается. Я сама ненавидела их… а теперь они ненавидят меня. Разве это не справедливость?
— Нет.
Странный сегодня день, уже второй раз справедливость поминают, но кривую и натужную, как эта ее улыбка.
— Ненависть и справедливость — очень разные вещи.
Райдо отвел взгляд.
Неспокойно. Когда она рядом, и когда ее нет, тоже неспокойно. Он тогда начинает думать, гадать, где она и чем занята.
И неправильные мысли.
— Им кажется, что если они убьют тебя, то вернут утраченный покой. И на какое-то время, быть может, у них получится, но это ненадолго…
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Расскажи. — Она снова села рядом и сама нашла его руку, взялась за большой палец, детский жест.
И жест доверия.
А Райдо не уверен, что сумеет этим доверием распорядиться правильно. Он ведь толстошкурый. И всегда таким был…
— Да… нехорошая это история. И я в ней выступаю отнюдь не героем.
…тонкий лед.
Одно неловкое слово, одно неосторожное движение…
— Сейчас мне стыдно. — Райдо наклонил голову и руку поднял, поднимая и ее ладонь. — Но тогда… однажды я влюбился.
…и не стоит рассказывать о таком.
…и если промолчит или соврет, то Ийлэ не узнает правду. Никто, кроме Предвечного огня, не знает правду…
…тогда зачем рисковать? Чего ради?
— Это плохо? — Ийлэ не по нраву тишина, и кажется, запах тех, чужих женщин, которому следовало бы исчезнуть уже, но этот запах, чужого горя и ладана, держится крепко.
— Нет, не плохо… и не хорошо… это, я думаю, как кому повезет. Мне вот не очень повезло. Я всего-навсего третий сын. Не самый сильный. Не самый умный… обыкновенный.
Большой палец Райдо скользит по линиям ее ладони.
Говорят, что по этим линиям можно прочесть судьбу. И если так, то пусть ее будет счастливой.
— Да и она не была особенной… хорошего рода, это да. И приданое за ней давали хорошее. И мои родители были готовы одобрить этот брак… отец сам отправился на переговоры, но что-то там пошло не так…
Ийлэ слушает внимательно.
— То есть я был уверен, что отец заручится согласием… я и текст объявления в «Хронику» сочинил, а это, поверь мне, непросто… к счастью, не отправил. И вот представь, отец возвращается и говорит, что свадьбы не будет. — Райдо тряхнул головой, отгоняя призрак прошлого. — Нам отказали. Точнее, не нам, а мне… невеста предпочла другого. И ладно бы этот другой был сильней… тогда я только и думал, что сила… не только я думал, многие так и до сих пор… и, в общем, он ничем не выделялся. Обычный парень из обычной семьи… середнячок… поговаривали, что жила одарила его мозгами… талантливый математик… а я смотрел и видел недоразумение, которое украло у меня мою женщину.
— Ты разозлился.
— Разозлился? — Райдо фыркнул. — Слабо сказано… я был в бешенстве. Настолько в бешенстве, что… понимаешь, я не мог понять, почему она его выбрала. Сначала я думал, что дело не в ней, что ей приказали… я встретился с ней. — Он отвернулся и глаза закрыл. Так, пожалуй, получится спрятать неизжитую горечь той встречи. — Я готов был пойти против воли рода. Ее. Собственного, потому что отец вынужден был бы наказать меня, но меня это не пугало. Она же выслушала меня. Клятвы. Заверения. И спокойно так сказала, что сама его выбрала.
— Ты ее возненавидел?
— Ее? Нет. Я ее любил. Как можно было ее ненавидеть? Она была вся такая… неимоверно хрупкая, как… как хрустальная рюмка.
— Почему рюмка?
— В голову пришло… ладно, как хрустальный бокал. Или лучше ваза? Ваза из хрусталя — достаточно трепетное сравнение?
— Более чем, — заверила Ийлэ. И, наверное, улыбнулась бы, если бы могла.
— Хрустальная ваза… изящная, совершенная в каждой черте своей, в каждом жесте… юная леди. И это убожество… сначала я только посмотреть хотел. Убедиться… в чем? В том, что он ее недостоин, наверное. Или в том, что я лучше… и значит, вновь же, он ее недостоин… в общем, Город оказался не так велик. Я встретился.
— Убедился?
Она смотрит, чуть склонив голову набок.
И тоже хрупкая.
Леди.
— Убедился. — Райдо не готов соврать ей, хотя и надо бы, слишком уж мерзкая история. Но он продолжает рассказывать правду. — Он был… слаб. Нет, не так, он был вызывающе слаб и, более того, не стеснялся этой своей слабости. Помнится, он мне заявил, что физическая сила — не та величина, на которую следует полагаться в делах сердечных… и если до этой фразы я готов был отступить, то после нее… наверное, я сошел с ума.
— И что ты сделал?
Линии на ее ладонях тонки и запутаны. И, наверное, сама ее жизнь такая, запутанная, а собственная Райдо ничем не лучше.
— Воспользовался тем, что сильней, тем, что в прямом столкновении он был бы обречен. Мы оба это понимали. И если он всячески старался избежать драки, то я… Ийлэ, это и вправду было безумие какое-то. Наверное, я должен сказать, что тогда там был вовсе не я, что помнить ничего не помню, но дело в том, что как раз-то и помню все распрекрасно… я преследовал его. Появлялся там, где появлялся он. Высмеивал. Язвил, стараясь уколоть побольней. А он терпел. Улыбался только. И эта его снисходительная улыбка выводила меня из равновесия. Если бы он ответил… если бы он хотя бы раз ответил, я бы нашел способ придраться к словам, вызвать его на поединок.
— Но он молчал?
Молчал. С упреком. С бесконечным терпением во взгляде, от которого бешенство Райдо лишь росло, перерождалось в красную пелену перед глазами. И эта пелена оставалась с Райдо даже во снах.
