— А ты изменилась.
— Странно было бы, если бы я не изменилась.
— Конечно. — Альфред провел пальцем по ее щеке, и прикосновение это заставило замереть.
Не ударит.
Не тронет.
Пока.
— Все меняются… но я помню, какой очаровательной ты была. Не девочка — статуэтка… белая-белая… мотылек. — Его взгляд затуманился. — Тогда я понял, как ты мне нужна…
Дыхание тяжелое.
— Настолько нужна, что ты меня бросил?
— Прекрати, Ийлэ. — Альфред поморщился. — Неужели ты думаешь, что если бы был иной… вариант, я бы оставил тебя им?
— Значит, не было?
Захотелось закричать. Громко, голос срывая, но чтобы он, Альфред, да и все те, кто в доме ее собрался, услышали наконец. Поняли. Она, Ийлэ, не игрушка. Она живая!
— А что ты хотела, чтобы я сделал? Заявился сюда, — он провел мизинцем по стене, — и потребовал тебя отдать? Если же не согласятся, пригрозил бы… ах да, чем бы я мог им пригрозить? Жалобой?
Ийлэ молчала.
— Или мне следовало взять парочку арбалетов и сыграть в героя? Тогда бы у тебя осталась обо мне светлая память… светлая память — это много… что скажешь?
— Ничего.
— Конечно, ты ведь сама понимаешь, что в той ситуации я ничего-то не мог сделать… только ждать и искать вариант, который всех устроит.
— И как? Нашел?
— К сожалению, не успел. Но я был близок. Мы бы договорились… Бран, конечно, еще та сволочь, но договариваться любил… я бы выкупил тебя.
Мерзко. Настолько мерзко, что дыхание перехватывает. Ийлэ давится воздухом, но все равно дышит, сквозь стиснутые зубы, ненавидя себя за то, что не способна высказать этому человеку все. Она боится? Нет, не боится. Презирает.
Герой? Альфред никогда героем не был и не станет. Он любит использовать что ситуации, что людей… и, наверное, это тоже талант.
— Тебе не нравится? — Альфред склонил голову набок. И во взгляде его появилось… раздражение? Он что, ждал, что Ийлэ придет в восторг от этакой новости?
Он собирался выкупить. Подождать, когда Бран наиграется… если наиграется… когда доведет до края, а потом выкупить… и если бы… если бы все так и получилось, то она, Ийлэ, была бы ему благодарна? Или убила бы?
— Деточка, я понимаю, что тебе обидно, но жизнь такова… и стоит ли вспоминать дела давно минувших дней, ежели есть вопросы куда более актуальные?
Альфред протянул руку, но Ийлэ не позволила прикоснуться к себе. Она отвела его пальцы от своего лица и сухо поинтересовалась:
— Чего ты хочешь?
— Тебя. Я все еще хочу тебя. И я тебе нужен… если ты, конечно, не предпочтешь героическую смерть у постели супруга…
Он замолчал, предоставляя возможность задать вопрос, на который наверняка приготовил ответ. Он и прежде-то был предусмотрительной сволочью. Поэтому Ийлэ не стала вопрос задавать.
— Ты понимаешь, что в этом городе лишняя? Тебя, конечно, используют, но потом избавятся. Кому нужны свидетели? И в лучшем случае смерть твоя будет легкой… в худшем… последнюю свою жертву Потрошитель на куски разобрал. Отвратительное зрелище…
— Ты о ком?
— О человеке… точнее, я полагаю, что он — человек, но находятся и те, кто говорит, что до появления твоего… супруга в городе было тихо.
— Ты его не любишь.
— Потрошителя?
— Райдо.
Ему нравится говорить. Это тоже игра, сродни той, в которой он, Альфред, ловит ее взгляд. И пытается удержать его, привязать к себе.
— А за что мне его любить? — Альфред пожал плечами, и жест этот получился… лживым? — Он поломал мои планы. Знаешь, я обрадовался, когда узнал, что ты жива… так обрадовался… и сделал ему предложение.
Райдо ничего не говорил. И хорошо. Тогда Ийлэ не была готова его слушать. Она и теперь не готова, не уверена в себе, в том, что хватит сил выдержать этот разговор, в котором с ней вновь играют.
— А он отказал. Но проблема даже не в этом… не только в этом… отказ я бы как-нибудь да пережил. Но твой Райдо…
И снова пауза. Ждет, что Ийлэ скажет, что Райдо вовсе не ее? Неправда. Ее. Ему сейчас плохо, и Ийлэ следовало бы находиться рядом, а она ушла. Ей невыносимо было вновь видеть его больным, пусть и болезнь эта — ложная.
— Он вел себя так, будто бы лучше меня.
— Он лучше тебя.
— Что? — Альфред усмехнулся, нехорошо так усмехнулся, сделавшись донельзя похожим на Брана.
— Он лучше тебя, — спокойно повторила Ийлэ и в глаза посмотрела. Если ему так хочется поймать ее взгляд, то пожалуйста. — Он умней. Честней. Благородней.
— Благородней, — со смешком произнес Альфред. — Конечно… мне вот благородства никогда не хватало. Я, если разобраться, еще та сволочь… только видишь ли, радость моя…
— Не твоя.
— Пока.
— В принципе.
— Посмотрим. Видишь ли, не моя ты радость, так уж сложилось, что благородным быть непросто. Им это самое благородство по жизни ну очень мешает. Настолько, что сама эта жизнь становится короткой-короткой. И безрадостной…
Альфред отступил.
— Подумай, — сказал он. — У тебя есть еще несколько дней… до облавы.
Он сделал еще один шаг назад и исчез. А Ийлэ обняла себя, так и стояла, долго наверное, пытаясь унять сразу и дрожь, и гнев, и слезы.
Справилась. Выдохнула и кулаки разжала. Вытерла сухие глаза. Заставила себя улыбнуться, радуясь, что в этом тупике нет зеркал. Развернулась.
Окончательно получилось успокоиться лишь в комнате Райдо, который все-таки уснул. И, кажется, сон его был спокоен. Ийлэ присела рядом и просто сидела. Смотрела. Ждала. Он ведь проснется… и выживет, конечно, выживет, потому что сейчас ему ничего не угрожает… и будет жить… нет, они вместе будут жить долго и счастливо.
И никак иначе.
Нира подкараулила на лестнице. Встала. Руки на груди скрестила. И глянув исподлобья, потребовала:
— Рассказывай.
— Что рассказывать? — Нат после тренировки чувствовал себя опустошенным. И это чувство нравилось ему куда больше глухого гнева, который Гарм принимал раз за разом, повторяя одно:
— Не спеши.
Нат пробовал не спешить, но у него плохо получалось.
Гнев ослеплял. Лишал воли и разума. Заставлял раз за разом подниматься из грязи и вытирать раскровавленный нос. Бросаться. И падать. Вставать.
— Потом.
— Нет. — Нира топнула ножкой.
— Я устал.
Устал. И вправду устал настолько, что еще немного, и он попросту уснет на этих вот ступеньках и будет притом совершенно счастлив, во всяком случае, до пробуждения.
