— Ты каждый день устаешь, — спокойно произнесла Нира. — И каждый день прячешься. Что ты скрываешь, Нат?
— С чего ты взяла, что я что-то скрываю?
Ложь. Скрывает. А врать Нат никогда толком не умел и полагал это достоинством, ан нет, выходит, что вовсе и не достоинство.
— Я ничего не скрываю, — чуть более уверенно произнес он. — Я просто… после тренировки. Грязный. И нос опять разбил…
…она жалела. Утешала. А Нату было невероятно приятно слушать ее. И не только слушать… позавчера она потребовала прижать к глазу монетку, не поверила, что следов не останется. Села рядом и монетку держала, хмурилась, пеняла Нату за то, что он себя не бережет…
— Рубашку вот порвал… — Он продемонстрировал дыру. — Зашьешь?
Нира молчала.
Зашьет. Всегда ведь сама… и это тоже часть их жизни, которая только-только началась. И Нат должен сделать что-то, если не хочет, чтобы эта жизнь прямо сейчас взяла и закончилась.
— Я тебя люблю. — Нат выдержал прямой ее взгляд.
— Но не настолько, чтобы поверить, да?
— Я верю.
— Не веришь… думаешь, я совсем наивная? Не понимаю, что в доме что-то происходит… к чему-то готовятся все… а я вот… я снова ничего не значу.
— Значишь. Для меня.
— Неужели? — Нира стиснула кулачки. — И поэтому ты молчишь, да? И все молчат. Конечно, кому надо тратить время, чтобы пытаться объяснить хоть что-то наивной дурочке…
— Ты не дурочка.
— Но наивная, если думала, что с тобой все будет иначе… — Она поднялась на ступеньку, и этот шаг показался Нату огромным расстоянием, почти непреодолимым. — А ты… говоришь, что веришь, но на самом деле… на самом деле твое доверие… я могу зашивать твои рубашки… да, это ты доверяешь… или еще постирать… а больше — нет.
Она отступала, шаг за шагом, пока не оказалась на вершине лестницы.
— Нира… я…
Нат осекся.
— Значит, нет, да?
— Нет.
— Тогда я не хочу тебя больше видеть. — Она подобрала юбки. — Мне очень жаль, но… я бы еще смогла жить без любви, но не без доверия.
Ушла.
А Нат не остановил. Он собирался. Пойти за ней. Обнять. Сказать, что не в ней дело, а в ее родичах, что им-то Нат как раз не верит… и что эти Ниру очень хорошо знают… и если так, то смогут понять… нет, тогда придется объяснять все, а этого делать нельзя. Нат прикусил руку. Нельзя. Пока.
Кроме Ниры есть Райдо.
Ийлэ.
Малышка, которую точно некому будет защитить… а Нира поймет. Наверное.
Но вечером Нат попробует поговорить с ней снова, и, быть может, у него получится? Он ведь действительно любит ее…
Не вышло…
— Подъем! — Гарм поднял с постели пинком. — Труба зовет.
— Куда? — Нат мотнул головой, отгоняя муторный, тяжелый сон, в котором он, кажется, все-таки попытался объясниться, только из этого все равно ничего не вышло… кажется, не вышло.
— Птичка одна донесла, что народец в городишке очень взбудораженный… готовятся к облаве, стало быть.
— Шериф?
— Молчит пока. Выжидает. — Гарм широко зевнул и поскреб живот. — Шериф ваш — еще та хитрая сука… знавал я таких. С виду — свой парень, а копни чуток — в дерьме утонешь. — Он кинул Нату чистую рубашку. Штопаную. — Не знаю, он ли главный, но в доле точно.
— С чего ты взял? — Рубашка пахла чистотой, и Нат не спешил ее надевать. Сидел. Нюхал.
Время есть. Если бы не было, Гарм сказал бы, не постеснялся. Он стеснительностью не отличается вовсе, а еще про Ната говорят, что будто бы он бесцеремонный.
— С того, что… ай, много будешь знать, скоро состаришься. Собирайся уже. Ехать пора. Чую, пригласят нас в последний момент…
Нат натянул рубашку.
ГЛАВА 22
Дом опустел.
Ийлэ услышала его недовольство и страх, который дом прятал в скрипах и вздохах.
— Ты… знаешь кто? — Ийлэ долго не решалась задать этот вопрос.
— Да. Мне кажется, что знаю.
Райдо этой ночью не ложился. Чуял, что день выдастся непростым? Или просто отоспался? Он последние дни только и делал, что спал. Это вписывалось в сказку о его болезни, к счастью, больше никто не появлялся проверять, сколько же правды было в этой сказке. Но Райдо все равно не выходил из комнаты.
И давился овсянкой, а по ночам ел пирожки, которыми с Ийлэ не делился, сказал, что она и так поесть может, а ему силы нужны. И пусть пирожков Ийлэ совершенно не хотелось, она и без них прекрасно себя чувствовала, но все одно пыталась утянуть хоть крошку.
Тоже игра.
— Я почти уверен, что знаю, но… всегда остается шанс, что я неправильно что-то понял… оценил… недооценил.
Его это беспокоило. И беспокойство передавалось Ийлэ.
— Я в любом случае сильнее. — Это должно было стать утешением, но не стало. — Мы справимся, верно?
Он спрашивал? Нет, Райдо наклонился, уперся лбом в лоб и повторил:
— Мы обязательно справимся.
— И… я?
— Ты пока посидишь в одной тихой комнате…
— В той, где…
— Именно.
— Но…
— Те ключи больше не подойдут. — Райдо нехорошо усмехнулся. — Зря, что ли, Талбот здесь столько времени околачивался? И заметь! Я терпел его!
— А по-моему, он не мешал.
— По-твоему… ты просто не замечала, как он на тебя пялился… стоило тебе появиться, как он мигом забывал обо всех сокровищах, а у меня, между прочим, нервы слабые… я старый и больной. И волноваться нельзя.
— Тебе?
Он пытается убедить Ийлэ, что ничего страшного не происходит, а потому и говорит вовсе не о том, что вот-вот случится.
— Стоило мне выйти, и он вновь вспоминал о сокровище. Значит, он не только ради клада остался?
— Не только, — согласился Райдо. — Он сменил замки в той комнате… и не в ней одной.
— И кто…
— Никто. Только Нат. А Ната ты знаешь, он скорее умрет, чем проболтается о таком.
— А ключ?
Райдо вытащил из-под матраса связку и нашел нужный. Обыкновенный. И с виду ничем-то не отличается от прежнего.
— Ты спрятал его…
— Среди ключей. — Райдо позволил взять связку в руки. Старая. Мамина? Или та, которую носила экономка? — Видишь, он похож на старый. И вряд ли кому в голову пришло бы их сличать. А вот если бы я старый снял, а новый спрятал, все стало бы очевидно.
Прав ли он? Время покажет.
