Что-то липнет к пальцам.
«Крысиная отрава», – мелькает в мозгу.
Нужно срочно убрать ее. Спрятать.
Найти пакет в камере не удастся, а вот свернуть его из бумаги…
Озираюсь по сторонам.
Если вырву лист из книги, могут заметить.
О, это подойдет.
Приблизившись к накрытому крышкой отхожему ведру, беру рулон туалетной бумаги. Оторвав кусок, пытаюсь соорудить кулек, наподобие тех, в которых бабки на вокзале семечки продают. Бумага не слушается, расползается в пальцах. Приходится оторвать еще кусок и повторить процедуру, сложив полоску вдвое.
Получившееся уродство мало напоминает кулек, но с основной задачей справляется. Мне удается пересыпать в него отраву из кармана и, завернув края, сунуть под ковролин.
Пусть полежит до нужного момента. Не знаю еще как, но думаю, отрава пригодится.
Вытряхнув остатки яда из кармана в ведро, осторожно опускаю крышку и подхожу к решетке.
Дверь за Призраками, уносящими Великую Екатерину, закрылась, и Господин Кнут набросился на свежие жертвы со своей маниакальной страстью причинять боль.
Откуда в человеке столько жестокости?
Что-то подобное состраданию шевелится в душе, но быстро растворяется в страхе за собственную жизнь.
22. День открытых дверей
Утро начинается раньше положенного времени. По крайней мере для пленников подземелья Великой Екатерины.
От яростного вопля и грохота ударов, сотрясающих железную решетку, я сваливаюсь с постели. Не проснувшись толком, но цепенея от ужаса, заползаю под кровать.
Как-то рывками сознание проясняется, мысли бегут живее. Лишь неистово бьющееся сердце долбит ребра с неустанной яростью отбойного молотка.
Удары звучат из коридора. Трудно различить из-за множащегося эха, в какой камере неистовствуют.
– Ой, что сейчас будет, – шепчу я.
Вспыхивает свет.
Грохот стихает.
Клацает замок. Со скрипом открывается дверь.
– Ну что? – рокочущий голос Мордоворота трудно спутать с другими.
– Из халата полос нарвал и сплел.
– Холодный уже?
– Интересно – сам пробуй.
Собеседник Петра Евгеньевича – скорее всего Господин Кнут, голос похож.
Выбравшись из-под кровати, осторожно приближаюсь к решетке. Говорящих не видно. Прутья расположены слишком густо, чтобы просунуть голову, приходится лишь догадываться, что послужило причиной переполоха.
Новеньких привели? Не похоже. Разорялся узник? Маловероятно. В этом случае за скрипом двери раздалась бы песнь плети и крики наказываемого пленника. Вместо этого надсмотрщики перебрасываются непонятными репликами.
Что же случилось?
Не меня одну волнует данный вопрос.
Проносится едва уловимый шорох. Пленники проснулись и подкрадываются к решеткам, пытаясь понять, чего ждать.
– Что с ним? – спрашивает незнакомый голос, звучащий юно.
– Вернись в постель, – советует Мордоворот.
– Что с Валерой? – настойчиво допытывается кто-то, игнорируя приказ.
Зря.
Если Мордоворот довольно спокойно реагирует на мелкие вольности – перед тем как ударить, он скорее всего повторит просьбу, – то карлик выдержкой не отличается.
– Заткнись!
Удар. Хлесткий, звонкий, словно выстрел. Пришедшийся на решетку. Плоть так не звенит.
Крик, полный боли. Настойчивому тоже досталось.
Вздрагиваю.
– Если ты еще раз без разрешения откроешь рот – забью до смерти.
Господин Кнут ограничился предупреждением. Он не ворвался в камеру, чтобы спустить с провинившегося шкуру. Значит, случилось что-то серьезное.
– Что будем делать?
– Снимай, – басит Мордоворот.
– Шутишь? – возмущается карлик.
– Ладно, выходи. Я сам.
– За ножом сходи.
– У меня с собой.
Какая-то возня, глухой стук.
– Ты собираешься сам тащить? – интересуется карлик.
– Да, собственно… не тяжелый.
– Пускай бездельники поработают. А то еще руки марать о всякое…
Звук открываемого замка и голос:
– Выходи… Не таращи зенки. Бери за ноги и вытаскивай… А теперь за мной.
В пределах видимости появляется карлик, а вслед за ним и один из узников, волочащий тело. Темное лицо, черный язык, свешивающийся набок. Присмотревшись, узнаю в покойнике одного из студентов, вчера представленных Великой Екатерине.
Следом прошествовал Мордоворот. Лицо невозмутимо, шаги размеренны. Взгляд скользит по замершей у решетки фигуре узника – этот жив – и устремляется дальше.
Недоброе предчувствие сжимает сердце. В подземелье я успела усвоить, что любое происшествие – в первую очередь отражается на шкуре пленников. Карлик в обычном состоянии куда как опаснее дамоклова меча, а уж в ярости…
Из моей камеры рассмотреть двери нет возможности, и поэтому я могу лишь по звукам пытаться воссоздать картину происходящего.
Скрип, чей-то тихий голос.
Басовито отзывается Мордоворот.
Вероятнее всего, кто-то из Призраков выясняет детали происшествия. Сейчас побежит докладывать.
И точно.
Железная дверь в очередной раз хлопает.
Пошел.
Пару мгновений спустя становится понятно, что я ошиблась.
В сопровождении карлика в камеру возвращается мужчина, оттащивший покойника.
Еще скрип.
Не в силах оставаться на одном месте, возвращаюсь к кровати и, застелив ее, сажусь.
А уши так и тянутся в сторону коридора, улавливая малейшие шорохи.
– Говорил же, – бросает Мордоворот, – камеры слежения поставить нужно было.
– Дорого, – шипит Господин Кнут.
– Пару таких клиентов – и окупится.
– Да ну их, эти камеры. А если бы не уследили…
– Орать будет, – несколько тише произносит Мордоворот.
– Будет, – вздыхает карлик.
– Премию срежет.
– Не думаю. Месяц-то удачный был.
– Удачный, – соглашается Мордоворот.
– Кстати, мы его в душевой бросили. Если нужно, договорись, что заберешь, перед тем как утилизируют.
– Не. Не нужно. Противно – порченое.
О чем это они говорят? Зачем Мордовороту может понадобиться покойник? Неужели…
