– На то, чтобы все это доставить, уйдет целая вечность, – сказала госпожа Ласска и направилась к выходу.
– Знаю, – ответил Мокриц.
– Но тем и хороши големы, – добавила она, стоя в дверях. Свет странно освещал ее лицо. – Им не страшна вечность. Им ничего не страшно.
Глава седьмая
Кладбище слов
Изобретение дырки – Монолог господина фон Липвига – Волшебник под крышкой – Обсуждение зада лорда Витинари – Будет доставлено – Борис от господина Гобсона
В старом кабинете, пропахшем мазутом и чернилами, господин Шпулькс пребывал под впечатлением от этого странного молодого человека в золотом костюме и крылатой фуражке.
– А ты знаешь толк в бумаге, господин фон Липвиг, – сказал он, когда Мокриц показал ему образцы. – Как приятно работать с опытным человеком. Для каждого заказа – своя бумага, таков мой девиз.
– Важно сделать так, чтобы марки непросто было подделать, – сказал Мокриц, листая эскизы. – С другой стороны, производство однопенсовой марки не должно стоить дороже одного пенса.
– В этом нам помогут водяные знаки, господин фон Липвиг, – сказал Шпулькс.
– Но их-то подделать возможно, – возразил Мокриц и добавил: – Мне рассказывали.
– У нас есть свои приемы, господин фон Липвиг, не бери в голову, – сказал Шпулькс. – Сработаем на славу! Химические пустоты, магические тени, временные чернила, да мало ли. Мы занимаемся бумагами, делаем оттиски и отпечать для ключевых фигур нашего города, чьи имена, разумеется, я не вправе разглашать.
Он откинулся на спинку потертого кожаного кресла и стал строчить что-то у себя в блокноте.
– Итак, мы можем изготовить для вас двадцать тысяч однопенсовых марок на проклеенной немелованной бумаге по два доллара за тысячу плюс работа, – сказал Шпулькс. – Минус десять пенсов, если на непроклеенной. Вам уже останется их разрезать.
– Разве вы не можете это сделать на каком-нибудь станке? – спросил Мокриц.
– Нет, с таким маленьким размером не выйдет. Ничем не могу помочь, господин фон Липвиг.
Мокриц вынул из кармана клочок коричневой бумаги и протянул Шпульксу.
– Узнаешь, господин Шпулькс?
– Это что, булавочная бумага? – Шпулькс просиял. – Эх, я аж молодость вспомнил! До сих пор где-то на чердаке хранится коллекция. Мне всегда казалось, за нее можно выручить монету-другую, вот только…
– Смотри сюда, господин Шпулькс, – сказал Мокриц и аккуратно взялся за бумагу обеими руками. Стэнли был пугающе щепетилен в вопросе хранения своих булавок. С линейкой в руках нельзя было добиться более идеального результата.
Бумага тихонько порвалась по линии дырочек. Мокриц перевел взгляд на Шпулькса и вздернул брови.
– Дырки, – сказал он. – Дело в дырке…
Прошло три часа. Были вызваны мастера. Серьезные люди в комбинезонах вертели детали на рейках, другие люди соединяли детали, проверяли их, меняли одно, подкручивали другое, потом разобрали небольшой ручной пресс на части и собрали по-новому. Мокриц ошивался в сторонке от этой суеты, не зная, чем себя занять, пока серьезные люди все настраивали, измеряли, переделывали, паяли, опускали, поднимали и, в конце концов, под пристальным наблюдением Мокрица и Шпулькса, запускали переделанный печатный станок…
Дзынь…
Мокрицу казалось, что все вокруг так напряженно задержали дыхание, что стекла в окнах выгнулись вовнутрь. Он протянул руку, снял с доски лист маленьких перфорированных квадратиков и поднял перед собой.
Мокриц оторвал одну марку.
Стекла разогнулись обратно. Все задышали. Аплодисментов не было – эти люди не аплодировали и не кричали ура после хорошо проделанной работы. Вместо этого они раскурили свои трубки и покивали друг другу.
Господин Шпулькс и Мокриц фон Липвиг пожали друг другу руки.
– Патент твой, господин Шпулькс, – сказал Мокриц.
– Очень щедро с твоей стороны, господин фон Липвиг. Очень и очень щедро. А вот и небольшой сувенир от нас…
К ним подскочил подмастерье с листом бумаги. Мокриц удивился, увидев, что бумага испещрена марками – непроклеенными, неперфорированными, но точными миниатюрными копиями его рисунка для однопенсовой марки.
– Иконографическая бесопечать, – пояснил Шпулькс, заметив его удивление. – Никто не скажет, что мы не идем в ногу со временем! Сначала, я думаю, будут мелкие недочеты, но в начале следующей недели…
– Я бы хотел получить однопенсовые и двухпенсовые марки завтра, если возможно, господин Шпулькс, – сказал Мокриц уверенно. – Мне не нужно совершенство, мне нужна скорость.
– Однако, ты удалой, господин фон Липвиг!
– Всегда нужно двигаться быстро, господин Шпулькс, никогда не знаешь, что следует за тобой по пятам.
– Ха, верно! Кхм… хороший девиз, господин фон Липвиг, – сказал Шпулькс, неуверенно ухмыляясь.
– А пятипенсовые и долларовые – послезавтра, пожалуйста.
– Не расшибись такими темпами! – сказал Шпулькс.
– Нужно бежать, господин Шпулькс, нужно лететь!
Мокриц поспешил обратно на Почтамт так быстро, насколько позволяли приличия. Ему было немного стыдно за себя.
Мокрицу понравились «Цимер и Шпулькс». Ему нравились конторы, где можно было встретиться лицом к лицу с человеком, чье имя написано на двери. Это говорило о том, что заправляют здесь, скорее всего, не жулики. Ему нравились и большие, крепкие, непоколебимые рабочие, в ком он видел все те черты, которых ему так недоставало: надежность, солидарность, честность. Станок незачем обманывать, молоток не оставишь в дураках. Вот они были хорошие люди, не то что он…
Одна из причин, по которым они были не то что он, крылась в том, что в данную минуту ни у кого из них под сюртуком скорее всего не лежали пачки украденных бланков.
Не стоило ему этого делать, правда же, не стоило. Да вот только господин Шпулькс был добродушный и открытый человек, и рабочий стол у него завален образцами его выдающейся работы, и когда рабочие собирали станок для перфорации, все были так заняты и не обращали на Мокрица никакого внимания, вот он и… прибрался. Он просто не сдержался. Он был жуликом. На что рассчитывал Витинари?
Когда он вернулся, почтальоны как раз возвращались на Почтамт. Грош поджидал его с нервной улыбкой на лице.
– Как наши дела, почтовый инспектор Грош? – бодро поинтересовался Мокриц.
– Грех жаловаться, сэр. Есть даже хорошие новости. Люди дают нам письма, чтобы мы их отправили. Пока немного, и некоторые, как бы это сказать… хулиганские. Но мы брали со всех по пенни, сэр. Итого семь пенсов, – гордо объявил он и протянул ему монеты.
– До чего урожайный выдался день! – сказал Мокриц и, сунув письма в карман, забрал монеты.
