Хэлена подняла на него взгляд и с удивлением увидела, что позади него стояла Эрика.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза, застыв. В глазах Хэлены были слёзы и удивление. В глазах же Эрики только испуг.
От ярости Готфрид не заметил их взглядов.
Потом Хэлена закрыла лицо руками, словно плача, и выбежала прочь из переулка.
— Эй! — только и успел крикнуть Готфрид ей в след.
Когда он услышал её крики, то не смог пройти мимо. Когда же увидел, что двое стражников пристают к совершенной невиновной девушке, внутри его разгорелась такая ярость, что он еле сдержался, чтобы не поубивать их прямо на месте.
— Ублюдки, — выругался он и пошёл к выходу из переулка. Эрика последовала за ним.
Ральф Шнайдер со своей женой Анной были портными с Ланге штрассе — самой главной улицы Бамберга. В их небольшую швейную мастерскую и пошли спутники.
Мастерская была не очень широкой, зато уютной. Здесь была стойка, деревянные болванки для шитья одежды. Над входом висели колокольчики, отпугивающие ведьм — ведь, как гласит поверие, ведьмы боятся шума. Когда дверь открывалась, они звенели и бренчали, а к самой двери была прибита подкова.
Готфрид сдержанно поздоровался и попросил Ральфа помочь Эрике с выбором платья. Портной намётанным глазом оценил точёную фигурку Эрики и отправился в подсобное помещение, откуда вернулся с целым ворохом разных платьев, юбок, чепцов и каким-то свёртком. Всё это богатство он унёс в примерочную комнату, куда и пригласил златовласую фройляйн для выбора.
Когда за Эрикой закрылась дверь, и ключ повернулся в замке, Готфрид облегчённо вздохнул. Рядом с Эрикой у него самым позорным образом подкашивались ноги, впору было вспоминать слова Дитриха о колдовстве…
— Нашли себе невесту, герр Айзанханг? — улыбнулся портной.
— Может быть майстер Шнайдер, — буркнул Готфрид. — Её семья пострадала от колдовства, одна она осталась. Я же взял её под протекцию, как велит совесть.
Портной вздохнул.
— Неужто в наше время люди остаются друг с другом только по велению совести? — спросил он у потолка.
Готфрид тоже вздохнул и кивнул в ответ:
— Да, это бич нашего времени — разнузданность нравов… Если бы не церковь, давно бы все в Геенне огненной мучились. Предались бы блуду, как проклятые язычники.
— Да, да, — покивал майстер Шнайдер грустно. — Истину говорите, герр Айзанханг. Но ведь только по совести тоже нельзя…
Тем временем замок снова щёлкнул, и в проёме показалась Эрика, одетая по последнему слову германской моды: белый чепец, завязанный под подбородком на красивый бант, белая рубашка, подхваченная тёмно-красным корсажем на шнуровке, и чёрная юбка, из-под которой торчали носки старых сапог Готфрида…
— Э-э-э… протянул он, растеряно глядя на Эрику, которая будто бы расцвела, и на лице её переливалась счастливая улыбка.
Однако же майстер Шнайдер воспринял его реакцию по-своему:
— Обувь я не продаю, — с сожалением сказал он. — Но фройляйн очень идёт это платье. Будете брать что-то ещё?
Готфрид вышел из оцепенения.
— Да, Эрика, может быть возьмёшь ещё пару платьев? Не будешь же ты всё время ходить в одном.
Девушка вернулась в примерочную, но не закрылась там, а сразу показалась с несколькими свёрнутыми платьями в руках. И когда она успела их все перемерить?
Готфрид расплатился, и портной забрал платья, которым сегодня повезло меньше. Однако таинственного свёртка среди них уже не было…
Затем пошли к сапожнику, майстеру Маллюру. Он сидел на крылечке своей лавки и подбивал подошву ещё достаточно новому ботинку. У него нашлась пара женских туфель для Эрики. Казалось, она готова была приплясывать от радости, когда примеряла их, однако только скромно поблагодарила Готфрида за подарок, как всегда опустив глаза в пол.
Время уже подходило к полудню. Спутники попрощались с майстером Маллюром и поспешили за продуктами. Готфриду нужно было на службу, а Эрике, судя по всему, не терпелось как следует рассмотреть приобретения. А на это не жалко истратить и целый день. Поэтому они быстро набрали чего-то съестного почти не глядя и скорее пошли домой.
Однако и на обратном пути Готфрид не заметил, чтобы Эрике попались какие-то знакомые: люди проходили мимо них, не обращая ни малейшего внимания, а девушка всё время то смотрела себе под ноги, то поднимала голову и заглядывала ему в лицо. И взгляд этот обжигал его, заставлял отводить глаза, смущал…
Оставив счастливую фройляйн дома, Готфрид закрыл дверь на ключ и отправился на службу.
Его дом находился как раз между ратушей и Труденхаусом, в паре кварталов от обоих.
Когда он уже подходил, то увидел Дитриха у дверей. Он часто топтался там, поджидая Готфрида, трескал какие-нибудь орехи и сплетничал со стражниками.
Однако тут Готфрида окликнул знакомый дребезжащий голос.
Глава 7
ДЕМОНОЛОГ
Это был местный сумасшедший. Никто не знал его имени, а сам он называл себя то императором Фердинандом, то отвергнутым сыном епископа, однако кто-то поговаривал, что он свихнувшийся монах или колдун.
У него были седые сальные волосы, спутанные, как пряжа нерадивой хозяйки. Редкие гнилые зубы торчали из зловонной пасти, а за ними, подобно червю в ране, шевелился белёсый язык. Глаза его были безумны, жёлтые белки вечно вращались и крутились, как нахватавшаяся блох псина.
— Послушай, друг, — вкрадчиво сказал сумасшедший. — Разве Сатана предложил бы Иисусу все царства мира, если бы они ему не принадлежали?
Готфрид прошёл мимо, не удостоив его даже взглядом.
А вот и «дом ведьм». Множество имён: Малефицхаус, Хексенхаус, Труденхаус и Друденхаус, обозначали одно — четырёхэтажное здание, обнесённое трёхметровым забором и не блещущее особыми архитектурными изысками. Ровные серые стены, двухэтажная мансарда под двухскатной крышей, и всё это обнесено крепкой каменной стеной. Тюрьма была относительно новой — построили её всего три года назад.
Над дверями Друденахуса находилась фигура Справедливости и начертаны слова Вергилия: «Discite iustitiam moniti et non temnere Diuos», что означало: «Смотри и учись делать добро и не презирай благословенных богов». Слева и справа от входа были выполнены две надписи, одна на латыни, а другая на немецком, со стихами из Библии: «И о храме сем высоком всякий, проходящий мимо него, ужаснётся и свистнет, и скажет: „за что Господь поступил так с сею землёю и с сим храмом?“ И скажут: „за то, что они оставили Господа бога своего“».
Дитрих стоял у входа и лузгал орехи.
— Привет, — сказал он после рукопожатия. — Сейчас только Фёрнер приехал, говорит, будем Фогельбаум допрашивать. Как думаешь, почему он именно нас выбрал для этого? У него же есть палачи, которым платят за такое…
