Готфрид даже улыбнулся.
— Можно.
И вот, едва стемнело, они уселись перед камином. Пламя в нём плясало и щёлкало, излучало нестерпимый жар и наполняло дом теплом. А на улице снова начался дождь. Он стал стеной, отделившей их от внешнего мира. Преградой всем злым силам. Вокруг них была темнота, и только широкая полоса света падала из горячей пасти камина, отбрасывая блики на холодное окно.
Эрика немного пододвинулась к Готфриду. Порой такие ночи заканчиваются много большим, чем просто посиделками.
— Ты знаешь, Альбрехт ведь был другом моего отца.
— Правда? А где теперь твой отец? — будто бы с тревогой спросила Эрика.
— Умер давно, — пожал плечами Готфрид. — Они вместе служили в армии.
— Расскажи, — попросила она.
— Альбрехт чином был выше моего отца, Олафа, но всё-таки они сдружились. Воевали вместе где-то два года, а потом твоего отца ранило в ногу. Пришлось ему возвращаться в Бамберг. Твой дед ведь тоже кузнецом был? Вот и он, получается, пошёл по его стопам. Отец говорил, что он ухаживал за твоим дедом, когда тот умирал, перенимал у него мастерство. А сам он приезжал к нему изредка. И однажды Альбрехт даже подарил ему шпагу, которая потом перешла ко мне.
— Я не знала твоего отца, — сказала Эрика. — Я почти не была знакома с друзьями моего.
— Я тебя тоже не видел у него дома. Хотя в последний раз я у него был лет пятнадцать назад, ещё с отцом. С тех пор не заходил. Думал, что он не узнает меня. Да и о чём нам с ним было говорить?
Готфрид помолчал и продолжил:
— А твоя мать? Что с ней?
— Умерла давно, — пожала плечами Эрика. — Когда я была ещё маленькой.
— И моя. Только она умерла при родах. Отец, говорят, совсем разбит был. Когда я чуть подрос, он отдал меня на воспитание монахам, в монастырь святого Михаила, а сам продолжал воевать. Иногда он приезжал, учил меня фехтованию, рассказывал о войне, о матери, а потом снова уезжал на год или два.
— Какое тяжёлое детство, — сказала Эрика грустно.
— Да не такое уж тяжёлое, — пожал плечами Готфрид. — Отца, конечно, не хватало, но в монастыре было хорошо.
— А что было дальше?
— А потом отец погиб. Как только началась война, в самом первом её сражении. Перед смертью он просил передать мне шпагу, — Готфрид усмехнулся. — Кто-то до сих пор считает, что она проклята и разит только католиков.
Повисло молчание, только шуршала за окном серая мантия дождя.
— Но я в это не верю, — сказал он.
И снова молчание.
— А я жила с отцом. Он продавал свои изделия, и мы не бедствовали, — Эрика улыбнулась. — Вот так скучно. Я всегда жила дома, обо мне всегда заботились, всё было хорошо… а потом отец умер.
— А почему все эти люди, Рудольф Путцер, например, хотели…
— Я же сказала, что не знаю, — Эрика чуть повысила голос и отвернулась, а потом, словно стыдясь этой вспышки, добавила: — Я не хочу об этом вспоминать. Расскажи лучше, как ты стал охотником на ведьм?
Готфрид вздохнул.
— Меня воспитывали как писаря или богослова, но мне хотелось быть похожим на отца. Поэтому я пошёл служить в гарнизон. Там же, кстати, и познакомился с Дитрихом. А потом меня взяли в охотники на ведьм, потому что я был воспитан в монастыре и хорошо нёс службу. Я же замолвил слово за Дитриха — нам хотелось служить вместе. Нашим делом было выслеживать и ловить колдуний и еретиков, и только недавно герр викарий приказал нам участвовать в дознаниях в качестве палачей…
К ней подошла кошка, потёрлась об руку, а потом устроилась на коленях хозяйки.
— Когда я впервые тебя заметил, там, в лавке, ты мне сразу понравилась… — промолвил Готфрид.
— Я… ты мне… тоже…
Эрика подняла на него глаза и их взгляды встретились. И оба они ощутили притяжение. Молча, они смотрели друг на друга. Затем Эрика облизнула губы, и её тело как бы само собой подалось вперёд, грудь начала вздыматься чаще…
Но Готфрид отвёл глаза и тяжело вздохнул.
— Я поклялся герру Фёрнеру… — он хотел рассказать о своей клятве, но ком встал в горле и он промолчал.
Эрика тоже отвела глаза, а потом пододвинулась почти вплотную и положила голову ему на плечо.
— Ты хотела бы жить где-нибудь в деревне, подальше от города? Чтобы своё хозяйство и никого кругом, только ты и… любимый человек? — спросил Готфрид.
Эрика помолчала и ответила:
— Да. Иногда я мечтаю об этом.
— Я тоже.
Они снова надолго замолчали.
— А что тебе снится? — вдруг спросила она осторожно, будто опасаясь его гнева.
— Разная дрянь, — вяло ответил он. Ему хотелось спать, а не отвечать на больные вопросы.
— А именно? — Эрика начала проявлять странную настойчивость.
— Ну, ведьмы всякие, колдовство, кресты какие-то.
— Каждую ночь?
— Да. А что?
Она помолчала, глядя в огонь, а потом ответила.
— Я знаю, кто насылает их.
У Готфрида взлетели брови от удивления. Откуда? Хотя, если подумать, ей ли не знать, ведь именно с ней они связаны.
— И кто же?
Она заглянула ему в глаза и сказала:
— Дьявол. Только ты не верь им. Он хочет нас разлучить.
— Откуда ты знаешь? — спросил он тихо, но Эрика молчала в ответ. — Откуда?
— Прости, Готфрид, я не скажу.
— А кресты?
— Дьявол всегда прикрывается святыми символами.
С него слетели все остатки сна, но он не подал виду. Только удивился про себя: когда она успела стать такой… уверенной? И не граничит ли эта уверенность с наглостью? Ведь он судил исходя из своего к ней отношения, а сам он не мог бы позволить себе быть с ней наглым или настойчивым. Потому что клятва. Как это легко.
Он промолчал.
Так они и сидели, слушая дождь и глядя в горящий камин. Когда же за окнами забрезжил слабый отсвет серого, пасмурного утра, Эрика уснула на плече Готфрида. А он глядел на тлеющие угли, не решаясь подбросить дров, потому что боялся нарушить её сон. Её хрупкий, драгоценный сон.
Глава 13
АЛЬБЕРТА ФЕГЕР
Когда он пришёл в ратушу, там уже кипела работа. Фёрнер с порога отправил его в Труденхаус.
— Я зайду туда попозже, — сказал он, поднимая глаза от бумаг. — Проконтролирую дознания. А пока у меня много дел…
В пыточной камере все уже были на своих местах: два священника, писец и доктор права герр Герренбергер. Ввели подозреваемую — женщину средних лет, давно растерявшую всю красоту юности. У неё были густые рыжие волосы и бледная кожа, покрытая веснушками.
