У Готфрида всё аж похолодело внутри. Стоять и слушать, как этот колдун будет клеветать на неё?
— Отвечайте же, Путцер.
Скорняк помолчал, будто собираясь с мыслями, а потом начал говорить, тщательно подбирая слова:
— Эрика Шмидт — дочь того колдуна, Альбрехта Шмидта. Она была на шабаше…
— Это ложь, ваше преосвященство, — перебил его Готфрид. — Эрика Шмидт действительно дочь покойного Альбрехта Шмидта, но на шабаш её притащили силой и хотели принести в жертву. Мне удалось спасти её в последний момент, и теперь она живёт у меня. Она ничего не помнит о той ночи, так же как Путцер. Но она утверждает, что Путцер является главным в ковене, что это он опоил её и притащил туда.
На мгновение все затихли, Фазольт перевёл удивлённый взгляд с Путцера на Готфрида. Скорняк тем временем тихо выругался.
— Вот это да, Айзанханг! — сказал инквизитор. — А почему вы молчали раньше?
— На самом деле мне было известно об этом, — вступился за Готфрида Фёрнер. — Я поручил Айзанхангу охранять столь ценного свидетеля. И, хотя он не связан обетом безбрачия, как мы с вами, я всё же взял с него клятву не учинять никакой духовной пагубы…
— Её не было и не будет, — отчеканил Готфрид. — Я верно служу делу церкви, и охраняю Эрику Шмидт от любых посягательств.
— Даже своих собственных? — ухмыльнулся Фазольт.
— Так точно.
— Я думаю, герр Айзанханг заслужил повышение, — сказал инквизитор. — Вы не находите, герр Фёрнер?
— Я абсолютно с вами согласен, доктор Фазольт, — кивнул Фёрнер. — Я дам ему пару заданий и посмотрю, как он с ними справится. Возможно, Эрика Шмидт понадобится нам в качестве свидетеля.
Готфрид вытянулся по струнке и со стеклянным взглядом слушал похвалу.
— Что вы на это ответите, Путцер?
Однако скорняк словно вернулся назад во времени: он надул губы и опустил взгляд, всем своим видом давая понять, что говорить не намерен.
— О, Господи, — Фазольт уронил голову на руки. — Путцер, вы опять онемели?
Путцер молчал, только сверкнул озлобленными глазами на Готфрида.
— Ну, хорошо, — сказал Фёрнер, поднимаясь, — на сегодня хватит.
Готфрид с Дитрихом удивлённо переглянулись.
— Давайте отправим этого молчуна в камеру, пусть подумает до завтра. Что-то мне подсказывает, что сегодня он говорить уже не будет.
Инквизиторы сразу приободрились — начали скрипеть стульями, полезли из-за стола. Они явно обрадовались тому, что рабочий день закончился и теперь можно вернуться домой, как следует отдохнуть.
Готфрид с Дитрихом подняли тушу на ноги.
— Дитрих, отправьте Путцера в Труденхаус с солдатами, а вы, Готфрид, поднимитесь, пожалуйста, ко мне, — сказал Фёрнер и вышел из подвала.
— Я сам за ним завтра схожу, чтобы никто и ничто… — сказал Дитрих — Прямо из дома зайду туда, и буду ждать вас. Неужели он начал говорить?…
В своём кабинете викарий усадил Готфрида перед собой и начал говорить:
— Понимаете ли, Айзанханг. Сегодня сам Рудольф Путцер нарушил свой… хм… обет молчания. Пока он ещё сопротивляется нам, но первый шаг уже сделан и когда-нибудь он выложит всё. Ваша задача, Айзанханг, усилить охрану Эрики Шмидт. Чтобы ни одна живая душа не имела к ней доступа. Вы говорите, что она нужна ковену? Мне, конечно, не известно, для чего, но мы должны любыми способами не позволить им ею завладеть.
Завтра мы все крепко возьмёмся за Путцера. Я пока разберу кое-какие дела, и выберу из них наиболее ответственные. Это чтобы посмотреть, как вы проявите себя. Герр Фазольт действительно заставил меня задуматься о вашем повышении. А теперь свободны, отдыхайте.
Готфрид поднялся и вышел.
Повышение! Всё внутри у него затрепетало от радости. Захотелось пойти в «Синий Лев» и отметить, но Дитрих уже ушёл в Труденхаус. Сходить, что ли, с ним? Однако Готфриду показалось это скучной затеей. Он вздохнул, поправил шляпу и направился домой, уже предвкушая, как обрадуется Эрика.
На следующее утро радостное солнце по своему обыкновению вскарабкалось на крыши. Просыпаться было приятно и легко — дело с судом замяли, Путцер начал говорить, пусть и далеко не правду. «Господи, помоги…»
Эрика ещё спала, и Готфрид попытался тихо спуститься по лестнице, чтобы не разбудить её. Но, едва он ступил на вторую ступень, раздался такой скрежет, что от него, казалось, проснулся весь город. Издалека донёсся звон соборного колокола, возвещая о начале нового дня.
Ратуша была пуста, все звуки гулко отдавались под сводами. Дознаний сегодня было совсем мало. Почти все арестованные сознались. Как сказали стражники, сплетничающие у ворот, оставался только Путцер да несколько мелких колдунишек, чья так называемая волшба вызывала только жалость: на одного донесла соседка, когда увидела, как он заговаривает вросший ноготь на большом пальце, другой был уверен, что, готовя овощную похлёбку на ужин, перепутал ингредиенты и сварил колдовское зелье, которым довёл несчастную тёщу до ругани и истошного поноса. Поэтому пришёл сдаваться сам.
Фёрнер оставил Готфрида дожидаться в коридоре, пока сам разбирается с бумагами.
— Путцер может и подождать, — сказал викарий, улыбнувшись. — Не думаю, что он может позабыть что-то из своих показаний. Но вот эти бумаги не терпят отлагательств.
Поэтому сержант Айзанханг спокойно стоял у стены и ждал. Утреннее настроение куда-то выветрилось, а вместо него пришли мрачные мысли — что, если Путцер попытается свалить всю вину на Эрику? Странный он. То говорит «береги Эрику», то начинает лгать про Альбрехта.
Внезапно от входа послышался грохот и брань. Готфрид повернул голову. По коридору бежал Дитрих, цокая подкованными каблуками сапог.
— Путцер умер! — кричал он.
— Как умер? — только и мог спросить Готфрид.
— Не знаю! Нужно к Фёрнеру, скорее!
— Подожди…
Грохнули деревянные двери.
— Герр Фёрнер! Рудольф Путцер умер ночью! — выпалил Дитрих, без стука ворвавшись внутрь.
— Что? — невозмутимый викарий поднял бровь. — Как это случилось?
Они вышли в коридор и викарий плотно прикрыл за собой дверь.
— Я пришёл сегодня в Труденхаус, приказал открыть камеру, а Путцер лежит на полу! Я сначала подумал, что он спит, толкнул его, а он не шевелится… и бледный такой весь…
— Нужно спешить, — отрезал Фёрнер и все трое быстрым шагом пошли к выходу.
— Фаульхайм, — крикнул викарий одному из ландскнехтов. — Карету, быстрее!
Вскоре экипаж был подан. Они сели на мягкие кожаные сиденья и лошади помчались по булыжной мостовой.
— А теперь, Байер, расскажите подробнее.
— Вот я и говорю, что нашёл его уже мёртвого. Он калачом свернулся и лежит на полу. Потом подошли стражники, которых мне Готфрид направил из ратуши.
