Фёрнер что-то отвечал — как всегда тихо и спокойно, поэтому из-за двери его не было слышно. Буря продолжалась ещё какое-то время, в течение которого Иоганн Георг всё кричал и кричал, что нужно казнить всех и чем быстрее, тем лучше. Фёрнер что-то бубнил в ответ. Наконец наступило затишье. Скрипнула дверь, и из-за неё высунулось озабоченное лицо викария.
— Готфрид, изволь принести нам вина и какой-нибудь снеди. Байер, разыщите герра Шталя, он нам очень нужен, — сказал он и снова закрыл дверь.
— Беда у их преосвященства, — сказал Дитрих, почёсывая затылок.
Готфрид молча отправился на кухню откуда через некоторое время вынес два широких блюда, наполненных кусочками тушёного мяса. Кусочки эти плавали среди петушиных гребешков, бычьих хвостов, почек, бараньих ножек, телячьих желёз, были засыпаны горами лука, перца, гвоздики и муската, и залиты тремя стаканами белого вина. Кувшин же с франконским стоял радом на подносе.
У дверей стоял Ганс Шталь, неуверенно крутя гусиное перо в руках, а Дитрих сидел на стуле неподалёку.
— Герр Шталь, герр Фёрнер вызывал вас. Будьте добры, откройте дверь.
Секретарь не стал этого делать, а с достойной клерка рассудительностью сначала постучал, и, только получив из-за двери разрешение войти, открыл её для Готфрида.
Фёрнер сидел на своём обычном месте, а перед ним, по ту сторону стола, громоздился епископ. Они делали какие-то пометки на большом листе бумаги.
— Шталь, входите. Айзанханг, поставьте поднос на стол. Большое спасибо. Можете пока быть свободны, позже я вызову вас. Готфрид затворил дверь.
— Сначала ведьмы Путцера отравили, а теперь это, — сказал Дитрих. Он нервно барабанил пальцами по коленям.
— Почему думаешь, что ведьмы?
— Ясно же — он чуть не начал говорить. Вот они его по-быстрому и отправили на тот свет, чтобы не раскрыл их замыслов.
— Похоже на то. Но что тогда получается — у них есть люди в ратуше, которые бы могли знать о том, что Путцер сознаётся и отравить его?
— Это колдовство какое-то, — отмахнулся Дитрих. — Не думаю, чтобы у нас тут были какие-то еретики, и мы бы их не нашли.
— Может это тюремщик его?
— Может быть, — неохотно согласился Дитрих. — А ты-то, Гога, что там забыл?
Готфрид прижал палец к губам.
— Спрашивал про Фридман, — сказал он, памятуя про болтливый язык Дитриха.
Они сидели ещё долго. Перебрасывались фразами около пары часов, пока епископ не вышел. Он прошествовал мимо них, натужно пыхтя и краснея, держа толстыми пальцами с золотыми перстнями полы своих одежд.
Сквозь открытую дверь Готфрид увидел, как Фёрнер молча поманил его. Он зашёл в кабинет и притворил дверь.
— Садитесь, Айзанханг, — сказал викарий и, подождав, пока Готфрид сядет, продолжил. — Видели, как зол епископ?
— Так точно, — ответил Готфрид едва не вскочив со стула.
— Всё из-за этих Флоков, — викарий поморщился. — Георг Флок бежал и направил прошение о помиловании самому Фердинанду, а так же понаписал ещё бог знает чего. И кайзер выступил в их защиту. Мы, безусловно, должны довести дело до конца, потому что, как вы понимаете, мы здесь спасаем людей от заразы ереси. Ведьмам место на костре, даже если их защищает сам Фердинанд.
— И что нам делать?
— То же что и с Георгом Хааном; то же, что и с Анной Марией Малер, — Фёрнер мягко улыбнулся.
Готфрид смутно помнил, о ком он говорит. Георг Хаан был городским канцлером, и одним из немногих, кто в открытую осуждал действия инквизиции. И, конечно, попал в пыточную два-три года назад. Берлинский апелляционный суд, опять же под действием родственников канцлера, выдавал три мандата в том, 1628 году, в пользу членов семьи Хаана. Однако, так как он повторял свои показания под пыткой, по закону всё было чисто, и его вскоре казнили. Ах да, с Анной Малер было то же самое — четыре мандата выходили в её пользу, но, так как она ранее признала свою вину и последующие пытки это подтвердили, то эти мандаты не спасли так же и её. Но одно дело мандаты, которые «призывают к соблюдению действующего процессуального права», а другое — личное заступничество Фердинанда. Как обойти его, не нарушив закон?
Однако Фёрнер ничего больше не сказал, а Готфрид постеснялся допрашивать викария. Но тот вдруг посмотрел ему в глаза и произнёс:
— Готфрид, нам нужна Эрика Шмидт.
Голос его был мягкий, елейный, совсем без нажима, и это очень пугало Готфрида. Он сглотнул, отвёл глаза.
— По делу Доротеи нам нужны все свидетели, — продолжил он. — Я тут размышлял насчёт этих твоих снов… То есть, думаю, что Эрика могла бы опознать многих из пойманных, раз она была на шабаше.
У Готфрида всё аж похолодело внутри. Викарий почему-то упомянул сны… оговорился? Или же имел ввиду что-то другое, не просто свидетельство? Может быть он думает, что в снах виновата Эрика?
— Завтра утром я пошлю за вами. Соберём трибунал, расспросим фройляйн Шмидт, потом допросим фрау Флок и всё. А теперь отправляйтесь…
Фёрнер заглянул в бумаги, удивлённо поднял брови.
— А знаете, Айзанханг, у нас сегодня больше нет дознаний. Со смертью Путцера всё перемешалось. Можете идти домой. Да и Байер, пожалуй, свободен. Денбара допросят без вас.
Готфрид повернулся, чтобы выйти, но снова услышал голос викария:
— А чтобы у вас не было желания сделать глупость, я дам приказ не выпускать вас из города. И к дому, пожалуй, поставлю пару стражников. Всё-таки Эрика — ценный свидетель…
— Мне передать?…
— Нет, что вы, что вы, — замотал головой Фёрнер. — Не утруждайтесь, герр Шталь передаст.
Готфрид вышел. «Эрика — ценный свидетель», — думал он зло. Не доверяет нам герр Фёрнер. После смерти Фегер доверие его испарилось, как роса на жарком солнце.
Готфриду было немного не по себе от того, что Фёрнер вызвал Эрику. Но он попытался успокоиться, сказав себе, что она будет просто свидетелем, скажет пару фраз, кивнёт где надо, и её отпустят. Но только в это почему-то не верилось.
Он позвал Дитриха с собой, и пока они спускались и выходили из ратуши, молча молился.
Однако и это не помогло.
— Фёрнер завтра требует Эрику к себе для дознания, — сказал он. — Пока в качестве свидетельницы, но ты же знаешь, как может повернуться.
— А я тебе говорил, что она ведьма, — с иронией проскрипел Дитрих и покосился на Готфрида — поймёт ли друг шутку?
Однако Готфрид остановился, будто наткнувшись на стену.
— Какое тебе дело?! — вдруг рявкнул он так, что Дитрих отшатнулся. — Почему тебя так волнует, кто она?! Ты не можешь забыть об этом и не вспоминать? Или это одна из немногих мыслей в твоей тупой башке?
На них оборачивались прохожие, прижимались к стенам и старались обойти десятой милей. Дитрих же быстро опомнился, набычился, словно выставив вперёд несуществующие рога и подошёл к Готфриду почти вплотную.
