– Ты его вчера видел, Даррелл? – спросила мама. Даррелл кивнул головой.
У нас так много раненых, а что, если доктор погиб? Ему не нужно было ввязываться в бой.
– А где Гораций Брон?
Никто из нас не знал.
– Мне нужно дать твоему брату лекарства. Посиди, покорми его вместо меня.
Я скормила ему всю миску до конца. Он схватил меня за запястье влажной от пота рукой. Его губы произнесли:
– Только не Гораций Брон.
Если кому-то из горожан требовалась ампутация, обращались к кузнецу.
XVIII
Я вышла проведать Фантом, принесла ей яблок и вывела прогуляться. Вокруг нашего дома была изгородь, которую мы поставили для коровы, и я выпустила Фантом туда побегать. Она сразу же показала мне, что думает по поводу забора, легко перемахнув его. Ее горделивая походка, осторожные шаги, шелковистая грива завораживали. Какая грация в движениях!
Фантом, легко перепрыгнув забор, перешла на шаг и стала щипать траву. Я еще некоторое время наблюдала за ней.
Тут окрестности огласит вопль. Я побежала в дом. Мама пыталась засунуть ногу Даррелла в соляную ванну. Изрядно накачанный виски, раненый Даррелл демонстрировал недюжинную силу.
– Помоги мне, – процедила мама сквозь стиснутые зубы.
– Не дотрагивайся до меня, Червь! – завопил Даррелл.
Эти двое стоили друг друга, и мне следовало сесть на стул и наблюдать за всем этим издалека. Что делать? Должна ли я продемонстрировать сестринскую любовь? Мама знает, как обращаться с ранами. Если у Даррелла есть хоть один шанс сохранить ногу, мама его не упустит.
Я не смогла бы уговорить Даррелла, даже если бы у меня был язык. Я села в изголовье и прижала его руки к спине, чтобы он не мешал маме. Он был сильней, но я с силой уткнула ему в спину свой подбородок.
– Вот это правильно, – одобрительно сказала мама.
Даррелл тут же отомстил, неожиданно выгнув спину так, что я больно стукнулась головой об изголовье кровати.
– Ну вот, из-за тебя я вся обрызгалась, – возмутилась мама. Голова болела так, что было невозможно терпеть.
Я могу спасти город, обуздать свои чувства, но и я, ни мама, ни даже флот переселенцев не смогут заставить Даррелла делать то, что он не хочет.
Битва за ногу Даррелла началась.
XIX
Он трогал меня все чаще. Я научилась как-то бороться с этим, стараясь сжаться калачиком, стать маленькой и неподвижной. Но это помогало слабо. Его взгляд преследовал меня даже во сне. Он даже перестал пить, чтобы следить за мной днем и ночью. Не было случая, чтобы я посмотрела на него и не наткнулась на внимательный взгляд. Страх преследовал меня постоянно, привыкнуть к нему было невозможно.
Однажды, когда я подошла к его кровати, он встал со своего кресла, повалил меня на нее и впился жесткими губами в мой рот. Его рука разодрала на мне платье и вцепилась в грудь, и задрала подол.
Вот оно, думала я со странным спокойствием, которое не могла себе объяснить.
Но вдруг он, зарычав, остановился и выскочил из комнаты.
Я села и стала поправлять разорванное платье, прикидывая, как его починить.
На улице раздались какой-то плеск и бульканье. Дверь распахнулась, и в проеме появился он, мокрый с головы до ног.
Он начал говорить мне о Богородице.
Потом он снова придавил меня и приказал открыть рот. Достав нож, он отнял у меня голос, и при этом кричал: «Никогда больше!»
XX
Ты пришел и забрал Джипа, пока меня не было. Наверное, когда я полоскала белье в ручье.
– Мы не можем позволить себе лошадь, – объявила мама за ужином. Наш ужин – три запеченных картофелины. Это все. Даррелл к ним даже не притронулся. Ткани на ноге воспалились и пахли травами. Мама лечила его отварами трав, от запаха которых у меня раскалывалась голова.
– Кстати, а откуда у тебя лошадь?
Каждый раз, когда она ко мне обращается с вопросом, она делает паузу, как будто ждет, что я отвечу, как будто обвиняет меня, что я не могу этого сделать. Вечное напоминание о моем уродстве и о том, какие страдания оно ей доставляет.
– Я не хочу, чтобы кто-то обвинил нас в краже. Она принадлежит кому-то из бойцов из Пинкертона?
– Нет, мама, – сказал Даррелл.
Я с трудом скрыла свое изумление.
– Если она захочет, лошадь теперь будет принадлежать ей.
Откуда он знает? Что он видел?
– Она не захочет, – отрезала мама, – потому что мы не можем позволить себе ее держать. Вот так-то.
Густой и пряный запах трав действовал на меня удушающе.
Даррелл приподнялся с подушек и буркнул:
– Отличное животное. Глупо будет с ним расстаться. Будет возить меня зимой.
Она сердито посмотрела в его сторону.
– А ты, я так думаю, будешь за ней ухаживать?
Она не увидела, как я вышла из комнаты.
XXI
На улице стало совсем темно, но мне очень нужно было выйти из дома. Лучше я посплю в хлеву, чем услышу хоть еще одно мамино слово.
В небе сверкали звезды, воздух был холодным и чистым. Я прислонилась к забору. Гнев постепенно уходил.
Тачка. Я так ее и не привезла.
Интересно, вернулся ли ты?
Некоторые точно уже добрались до города. Может, и повозки? Наверняка они уже успели всех вывезти.
Мне не требовалась видеть дорогу, по которой я шла. Можно было бы накинуть шаль, но мне не хотелось за ней возвращаться.
В твоем доме свет не горел. Ты наверняка еще не спишь. Может, я встречу тебя в городе? При этой мысли мои шаги ускорились.
Я поспешила в город. Большинство окон было освещено, в том числе окно Мелвина Бранда. Он кого-то лечил на кухонном столе. Мне не было видно лица его пациента, только бледное до синевы тело, покрытое ранами. Я побежала дальше.
Моя тачка стояла пустой у дверей лавки Эйба Дадди. Я взялась за ручки и покатила ее обратно, по дороге слушая и наблюдая за тем, что происходит в городе. Повозки еще не приехали. Скорее всего, они вернутся завтра.
Теперь у меня не было причин торопиться. Я медленно побрела к дому, слушая скрип колеса и шелест опавших листьев под ногами.
Я повернула в сторону дома и увидела у тебя в окне свет. Оставив тачку на тропинке, чтобы не выдать себя ее скрипом, я подкралась к твоему дому. Ночь скрывала меня. Я спряталась за дубом неподалеку от окна.
На краю стола стояла свеча. Очаг не горел. Ты сидел за столом, положив на него голову и вытянув руки.
