Она взяла меня за локоть, и я, сама не знаю почему, пошла с ней в город.
– Не нужно много воображения, чтобы понять причину. Гуди Праетт все видит и все знает.
Она шла медленно, казалось, что мы придем уже после того, как все кончится.
– Гуди Праетт знает много того, чего пастору Фраю и доктору Бранду знать не следует, – она хрипло рассмеялась и зыркнула на меня блестящими черными глазками. – Ты попала в беду, девочка?
Она кивнула на платье.
Я была слишком измучена, чтобы что-то доказывать. Гуди, как и многие другие, была уверена в моей аморальности.
К церкви мы подошли последними. Гуди направилась в первые ряды, а я юркнула на свое место. Но сделать это незаметно мне не удалось. На меня, не отрываясь, смотрели пастор Фрай и еще несколько человек, принимавших участие в экспедиции. Они стояли рядом со священником, с ружьями в руках. Сегодня это помещение из церкви превратилось в зал суда.
Ты сидел, привязанный к стулу перед кафедрой. При дневном свете твоя одежда выглядела еще больше испачканной и рваной. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, под глазом багровел огромный синяк. Ты уронил голову на грудь. Все смотрели на опозоренного героя и перешептывались. За исключением Марии. Она была бледна и молчалива и сидела рядом с Леоном.
Ты поднял голову, обвел взглядом собравшихся и увидел меня. Я здесь. С тобой.
Пастор Фрай постучал тростью о пол, как Моисей посохом по камню. В помещении стало тихо. Пять членов городского совета в длинных черных мантиях поднялись со своих мест и сели за стол на возвышении. В ярких лучах утреннего солнца, падающих сквозь южные окна церкви, они казались пришельцами из другого мира.
Гораций Брон повернул тебя вместе со стулом лицом к судьям и похлопал по щекам, заставив поднять голову и посмотреть на них.
Член городского совета Браун прокашлялся.
– Народ Росвелла, – проговорил он скрипучим старческим голосом, – мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело, волнующее всех нас.
Он взглянул на тебя поверх очков.
Такое провокационное начало этой торжественной церемонии заставило присутствующих заерзать.
– Большим потрясением для нашего городка было узнать, что Эзра Уайтинг, которого мы много лет считали погибшим, жил, скрываясь, рядом с нами.
Челюсти Авии Пратта непрерывно двигались. Он сидел в первом ряду, в самом углу, согнувшись в три погибели, чтобы иметь возможность смотреть на тебя. Толстая нижняя губа то вытягивалась, то втягивалась обратно, а руки судорожно сжимали трость.
Браун зашелестел бумагами.
– Это обстоятельство помогло пролить свет на череду несчастий, обрушившихся на наш город в последнее время. В связи с этим возникает вопрос: кто знал о нем, скрывал его и помогал совершать грабежи.
Мамино лицо окаменело.
Пастор Фрай, сидевший на одной скамье с присяжными, перебил его:
– Разрушить нашу оборону! Лишать жизни и невинности наших детей, уродовать их!
Рот Брауна сжался. Ему не понравилось, что его прервали.
Интересно, с каких это пор моя невинность и мое тело стали достоянием горожан, ведь они даже жалости ко мне не испытывали? И ведь виноваты в этом они, а не я.
Браун продолжил:
– В рамках расследования этого дела для поиска улик мы снарядили экспедицию к дому Уайтинга на тот берег реки. Эта экспедиция нашла не только дом Уайтинга, но и его сына, находившегося в вышеупомянутом доме.
Интересная версия. Впрочем, какая разница.
– Он обвиняется в том, что сознательно скрывал тот факт, что Эзра Уайтинг жив, и помогал ему совершать преступления, а именно: кражи, грабежи, убийства, издевательства и нанесение увечий.
– Уильям Солт, расскажите собравшимся, что именно вы нашли в хижине?
Мельник читал с листа:
– Восемь мешков и двенадцать ящиков пороха. Сорок две единицы разнообразного оружия. Утварь: горшки, ножи, одеяла, одежду мужскую и женскую. Платье, – тут он развернул и продемонстрировал какую-то мятую, побитую молью коричневую тряпку, – принадлежавшее погибшей Шарлоте Пратт.
Шарлота. Я никогда не называла так Лотти.
Я вгляделась в платье и вспомнила его на ней. Еще живой. Однажды я даже позавидовала, круглому и широкому воротничку. Теперь оно выглядело как тряпка, кружево сморщилось и пожелтело. Как-то странно все это… Воротничок, платье. Неужели меня подводит память?
– Авия Пратт, можете ли вы подтвердить под присягой, что это платье принадлежало вашей дочери?
Наконец-то его постоянно двигающиеся, мокрые губы нашли свое применение.
– Да. Это платье ее матери. Моя жена сшила его перед отправкой в плавание, во время которого она и умерла.
Несколько женщин постарше закивали головами. Они бы никогда не забыли такой прекрасный образчик ручной работы, как этот.
Браун продолжил:
– Доктор Бранд, не могли бы вы описать собравшимся, в каком состоянии было найдено тело Шарлоты Браун?
Мелвин Бранд встал.
– Тело погибшей было найдено в воде изуродованным. Установить, утонула ли она, или ее бросили в воду уже мертвой, не представлялось возможным.
Интересно, изучал ли Бранд тело Лотти более подробно, чем разрешил ее отец?
– В каком состоянии было ее платье?
Доктор Бранд понизил голос.
– На ней не было никакой одежды.
По рядам прокатился шепоток. Какой стыд! Какой ужас! Хотя все давным-давно знали.
Шепот и бормотание становились все громче. Член городского совета Браун постучал молотком по столу.
– Итак, мы установили, что именно Эзра Уайтинг без всяких сомнений был похитителем и убийцей Шарлоты Пратт.
Нет.
Странно, но я чувствовала себя так, как будто меня вытащили из тела. Я, словно воробей с потолочной балки, смотрела блестящим глазом на себя, сидящую в углу на лавке, а мои мысли в это время витали где-то еще.
Я все никак не могла взять в толк, почему без всяких сомнений. Каким образом платье помогло снять эти сомнения? Наоборот, оно их добавило.
Ты поворачивал голову из стороны в сторону, пытаясь посмотреть назад. Ты ищешь меня, милый мой?
– Лукас Уайтинг, – с особым выражением произнес Браун, и все замолчали, – Вы обвиняетесь в том, что скрывали местонахождение вашего отца, не донесли на него, когда стало известно о преступлениях, помогали ему совершать деяния, угрожавшие безопасности нашего города. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Для тебя не составило никакого труда произнести:
– Я невиновен. – Твой голос был уставшим. – Я не знал, где все это время находился мой отец.
