Солнце уже начало опускаться, я замерзла до полусмерти, и, тем не менее, была счастлива. Я подождала, пока мимо нас пройдет очередной остолоп.
– Ты мне поверишь, – спросила я, следя за тем, не идет ли кто по улице, – если я скажу, что ничего этого не было?
Как же мне хотелось увидеть в этот момент твое лицо!
На западе небо заволокло тучами, стало заметно холоднее.
Я перестала чувствовать пальцы.
– Ничего?
– Ничего.
Мне показалось, что ты обдумываешь мои слова, но столб вдруг начал сотрясаться.
Ты плачешь!
– Мой отец ничего с тобой не сделал?
Мне больше не нужно было защищать тебя от него.
– Он отрезал мне язык, но не насиловал.
Это слово я узнала от Руперта Джиллиса.
Ты больше не плакал.
– Он сделал с тобой такое…
– Он был не в своем уме, Лукас, – сказала я. – Он сказал, что это меня защитит. Он так говорил с того самого момента, когда увел меня к себе.
– Защитит от чего? – спросил ты.
Я не знала, что мне ответить на этот вопрос. Я сама себе не могла на него ответить.
– Он врал. На самом деле больше всего на свете он боялся, что его обнаружат. Он говорил, что мое молчание меня защитит, но оно защитило только его самого.
Тебе потребовалось время, чтобы это переварить.
– А школьный учитель? – спросил ты.
Я разозлилась, и не собиралась это скрывать. Боль в спине стала мучительной.
– Лукас, я проститутка?
– Нет, – с уверенностью ответил ты.
Между нами не должно оставаться никаких недомолвок. Меня оскорбило, что ты так обо мне думаешь.
– Тогда почему ты решил, что я могу поощрять Руперта Джиллиса?
Я услышала, как ты вертишь шеей в отверстии в досках.
– Он такой… образованный. Много читает, грамотно говорит. Таким, как ты, это нравится.
Я была так потрясена, что не смогла сразу ответить, лишь расхохоталась.
– Ты на самом деле так думаешь?
– А разве не поэтому ты пошла в школу?
Невероятно.
Я вспомнила, как Джиллис лупил меня указкой по рукам.
– Я пошла туда учиться. И помогать Дарреллу.
Ты снова шмыгнул носом. А я все никак не могла поверить.
– Так ты думал, что я хотела быть поближе к Джиллису?
Ты и правда так думал. И это тебя мучило.
Ты прокашлялся.
– Когда мама ушла, – тебе было трудно произнести это, – ее любовником был школьный учитель.
X
Церковный колокол пробил еще один час. Прошло уже два часа. Я промерзла так, что почти ничего не чувствовала. Смогу ли я выдержать еще один час? Вполне возможно, что нет. Но я хотя бы проведу последние минуты жизни с тобой.
Интересно, как они меня убьют? Закидают камнями? Повесят? На моей памяти казней в Росвелле еще не было.
– Джудит, – спросил ты, – мой отец действительно не убивал Лотти Пратт?
Я бы все отдала, если бы мне кто-то почесал шею!
– Я никогда тебя не обманывала, Лукас.
На дороге, ведущей к моему и твоему дому, вернее бывшему моему, я увидела медленно бредущую фигуру. Я от нечего делать стала смотреть, как она двигается.
Это была Гуди Праетт, с корзинкой в руке. Солнце передвигается быстрей по небосводу, чем Гуди Праетт может идти по дороге.
– Тогда как ее платье оказалось у него дома?
Мне это тоже было интересно. Вспомнив, как он принес ее тело в хижину, как потом отнес его к реке, я вдруг поняла, что-то не сходится.
Гуди Праетт доплелась до площади и направилась к нам. Гораций Брон, увидев, как она пытается забраться на постамент, подбежал и помог ей.
– В чем дело, миссис Праетт? – спросил он.
– Я принесла им суп, – ответила она. – Они прикованы, сейчас слишком холодно, они могут не выдержать. Им нужно что-то, чтобы согреться.
Запах супа достиг моих ноздрей, и рот наполнился слюной. Гуди Праетт, будь вовеки благословенна! Я с опаской ждала, что ответил Гораций. Как ни странно, ничего. Он лишь смотрел на нас, пока Гуди высвобождала котелок из намотанных на него тряпок.
– Давай, накорми их. – Гораций спрыгнул с постамента, – крикни, когда закончишь, я помогу тебе спуститься.
Он повернулся и ушел.
– Спасибо, Гуди, – сказала я.
Она впилась в меня глазами.
– Значит, ты можешь говорить.
Я кивнула. Суп! Дай же мне супа!
Она посмотрела на меня оценивающе.
– Звучит немного грубовато, но это точно речь, черт меня побери!
Она поставила котелок у ног, помешала суп ложкой с длинной ручкой и поднесла ее к моему рту. Я почувствовала, как он заполняется теплым куриным бульоном.
Я знала, что ты стоишь рядом, такой же голодный, как и я, но все равно жадно глотала бульон, пока не почувствовала, что внутри у меня стало теплее. Только тогда при виде очередной ложки я мотнула головой и сказала:
– А теперь Лукасу.
Она поковыляла к тебе. Просто невозможно было наблюдать, как ее рука с ложкой поднимается, и не видеть твое лицо.
– Так ты в нее влюблен? – спросила она. Наша Гуди, как всегда, прямолинейна.
Ты проглотил суп.
– Да, мэм.
– Почему бы и нет? – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на меня. – А ты тоже в него влюблена?
Я почувствовала, что краснею. Я же в оковах, неужели это меня смущает?
– Да.
Она поднесла к твоему рту следующую ложку.
– Еще бы! Ты была бы полной дурой, если бы не влюбилась. Гуди Праетт тоже когда-то была девушкой. Я всегда говорила твоей матери, что ты не дура. Маленькая умненькая девочка. Мало говоришь, но все подмечаешь своими огромными коровьими глазами.
Коровьи глаза. Метко подмечено.
Она дала тебе еще одну ложку и снова наклонилась ко мне.
– Но Гуди не понимает одного – почему ты там молчала? Что-то тут не так. Это ясно как день. Почему ты сама не сказала, что тут дело нечисто?
Я не могла ответить. Все оказалось совсем не так, как я думала.
– Они бы не поверили.
Он поскребла ложкой в котелке.
– Ты этого знать не можешь.
– Даже мама мне не верит.
Она протянула тебе последнюю ложку с остатками супа.
