И у главных, и у второстепенных жен было много детей, и полигамные семьи становились невероятно велики. У Несауальпилли было сто сорок четыре сына и дочери, из них одиннадцать — от его главной жены. В «Хронике Мешикайотль» перечислены двадцать два ребенка Ашайякатля, двадцать — Ауисотля, девятнадцать — Мотекусомы. Сиуакоатль Тлакаэлельцин, главный имперский сановник при Мотекусоме I, сначала женился на благородной девушке, дочери Амекамеки, от которой имел пятерых детей, а затем взял еще двенадцать жен, каждая из которых подарила ему сына или дочь, однако, говорится в тексте, «другие мексиканцы утверждают, что Тлакаэлельцин Уэуэ Сиуакоатль породил восемьдесят трех детей».
Разумеется, только сановники и богачи могли нести расходы на содержание таких семей. Но даже ограничиваясь привилегированным сословием, полигамия способствовала ускоренному демографическому развитию и уравновешивала последствия частых войн. Многие мужчины погибали на поле битвы или были принесены в жертву, прежде чем успевали жениться или, во всяком случае, породить многочисленных детей. В списках имен, приводимых в некоторых хрониках, пометка «погиб в бою с Уэшоцинко», «погиб в бою при Атлиско» звучит постоянным мрачным лейтмотивом. Вдовы либо оставались одни, либо снова выходили замуж (случалось, что вдова выходила за раба своего мужа и делала его своим управляющим), либо становились сожительницами одного из братьев покойного.
Мужчина был бесспорным главой семьи, в которой царил патриархат. Муж должен был одинаково относиться ко всем своим женам, однако бывало, что плохой муж подвергал одну из них, в особенности главную, всякого рода унижениям. Такое поведение общественность сурово осуждала. Правитель Тлателолько Мокиуиштли женился на сестре мексиканского императора Ашайякатля, принцессе Чальчиуненецин. Однако у нее дурно пахло изо рта, к тому же она была худышкой, как говорится, «не за что подержаться», и поэтому муж не желал ее видеть. «Все подарки, которые присылал для нее ее брат Ашайякатль, он раздавал своим второстепенным женам. Принцесса Чальчиуненецин сильно страдала: ее заставляли спать в углу, у стенки, рядом с метлатлем, укрывшись одним лишь грубым и рваным плащом. И Мокиуиштли не желал спать с ней и проводил ночи только с наложницами, очень красивыми женщинами, ибо благородная Чальчиуненецин была не упитанной, а очень худой, костлявой, безгрудой, поэтому Мокиуиштли не любил ее и дурно с нею обращался. В конце концов об этом узнали. Император Ашайякатль сильно разгневался, так началась война (между Мехико и Тлателолько). Вот почему можно сказать, что Тлателолько погиб из-за наложниц», — заключает «Хроника Мешикайотль».
Однако не стоит представлять себе мексиканскую женщину как неизменный «номер два». В обществе, где главенствовал мужчина, она тем не менее была не такой уж безликой, как кажется на первый взгляд. В древние времена женщины обладали высшей властью, например в Туле, и похоже, что монархия в самом Мехико была основана женщиной — Иланкуэитль. Именно через женщин, по крайней мере, поначалу передавалась «королевская» кровь: Иланкуэитль перенесла в Мехико тольтекскую династию Колуакана, что позволило ацтекам заявлять о том, что они происходят из славного рода Кецалькоатля.
В более поздние времена некий простолюдин самого низкого происхождения сделался тлатоани целой провинции, став супругом дочери императора Ицкоатля. Несомненно, с течением времени власть мужчин усилилась, а женщину старались запереть в четырех стенах, у домашнего очага. Но у нее было свое имущество, она могла вести дела, доверяя товары странствующим торговцам, или иметь профессию: быть жрицей, повитухой, целительницей, причем тогда она пользовалась большой независимостью. Ауианиме, которых испанские хронисты частенько представляют проститутками, хотя и уточняя, что они «отдавались даром», занимались не только признанным, но и уважаемым ремеслом: во время религиозных церемоний им отводилось место рядом с молодыми воинами, сожительницами которых они были.
Определенный антагонизм между полами проявляется в некоторых обычаях. В одном случае мальчишки и юноши нападали на улице на женщин, лупя их мешками (и порой получали за это хорошую взбучку), в другом — молодые девушки осыпали насмешками и едкой бранью неотесанных юных воинов.
Во время праздников месяца уэй тосостли девушки устраивали шествие, раскрасив свои лица, руки и ноги, украсив себя перьями и священными початками маиса, и если какой-нибудь юноша отваживался с ними заговорить, они насмехались над ним, крича: «Глядите-ка, нестриженый (то есть еще ни разу не сражался), а разговаривает! Да умеешь ли ты говорить? Лучше сделал бы, что полагается, чтобы тебе остригли твои длинные пряди, лохматый! Или же ты женщина, как и я?» Тогда мальчишки хорохорились, отвечая с напускной грубостью: «Иди, вымажи брюхо грязью! Поваляйся в пыли!» Но между собой смущенные юноши говорили: «Слова женщин жестоки, обидны, они разрывают нам сердце. Пойдемте вступим в войско. Возможно, друзья, мы получим награду».
Старые женщины, вышедшие из возраста подчинения мужу, зачастую вдовы, окруженные уважением, которым даже позволялось, как и старикам, время от времени осушить несколько чашек октли, пользовались большой независимостью. Из текстов видно, что они часто помогали своим дочерям или родственницам и благочестиво, старательно участвовали в бесчисленных церемониях, где им отводилась особая роль. Они говорили начистоту и за словом в карман не лезли. Матроны, «свахи» ходили по домам, где отмечали семейные праздники, держали речи и занимали свое место за столом. В стране, где старость сама по себе предоставляла определенные права, перед пожилыми женщинами заискивали, к их мнению прислушивались — хотя бы только в квартале, где они жили.
Ведя жизнь супруги и матери, то есть примерно с двадцати до пятидесяти лет, мексиканка, по меньшей мере в бедных и средних кругах, крутилась как белка в колесе. Фаворитки правителей могли заниматься поэзией, но в целом индианке было некогда присесть, разрываясь между детьми, кухней, ткачеством и бесчисленными домашними работами. В сельской местности она выполняла свою долю полевых работ и даже в городе должна была заботиться о птичнике.
Трудно сказать, насколько распространены были супружеские измены. Крайняя суровость наказаний, частые ссылки в литературе на казнь провинившихся указывают на то (примерно как и в случае с пьянством), что общество осознавало серьезную опасность, заключавшуюся в прелюбодеянии, и принимало против нее жестокие меры. Супружеская измена означала смерть для обоих партнеров. Их убивали, размозжив им голову камнями; правда, женщину перед этим удушали. Даже самые высокопоставленные сановники не могли избегнуть этой кары. Однако закон, при всей своей суровости, требовал, чтобы преступление было доказано: свидетельство одного только мужа считалось недействительным; требовалось, чтобы его слова подтвердили непредвзятые свидетели, и муж, убивший свою жену, даже если застал ее на месте преступления, тоже подвергался высшей мере наказания.
Возможно, самый известный и самый драматичный случай супружеской измены в истории древней Мексики тоже произошел в семье правителя Тескоко. Среди второстепенных жен Несауальпилли была дочь ацтекского императора Ашайякатля. Эта принцесса, хотя и была еще почти ребенком, «была настолько порочна и одержима дьяволом, что, увидев, что живет одна в своих покоях, окруженная людьми, которые ей служили и почитали ее благодаря ее славному имени (кстати, Иштлильшочитль уточняет, что у нее было не менее двух тысяч слуг), она начала предаваться всяческим бесчинствам.
