Зарубина отозвали, после чего связь с Браитенбахом стали поддерживать опосредственно – через иностранную гражданку, почти не владевшую немецким языком (псевдоним «мадам Клеменс»), содержавшую конспиративную квартиру. Ее привлек к этой работе Зарубин. Использовали мадам Клеменс втемную. Брайтенбах передавал ей документы, сообщения или кассеты с заснятой, но непроявленной пленкой, после чего ставил в определенном месте обусловленный сигнал, который снимал кто-либо из сотрудников резидентуры. Затем на квартиру Клеменс отправлялась советская разведчица «Маруся» (Мария Вильковыская, жена крупнейшего советского разведчика Александра Короткова) и забирала пакет. Прикрывал ее при каждом таком походе легальный резидент Александр Агаянц («Рубен»), который перед заходом «Маруси» часа полтора проверял обстановку вокруг квартиры на случай наружного наблюдения.
После отъезда семьи Коротковых из Берлина материалы от Брайтенбаха забирал уже сам Агаянц, вплоть до самой своей смерти после неудачной операции по поводу прободения язвы желудка в клинике «Шарите» в конце 1938 года. Связь с Браитенбахом прервалась…
Спустя несколько недель, уже в 1939 году, Брайтенбах подбросил в полпредство записку такого содержания: «Как раз тогда, когда я готов был заключать хорошие сделки, тамошняя фирма совершенно непонятным образом перестала интересоваться деловой связью со мной».
Иначе говоря, Леман недоумевал, почему, когда у него появилась и даже скопилась весьма ценная информация («хорошие сделки»), советская разведка («тамошняя фирма») прервала с ним какую-либо связь.
Примечательно, что за все годы сотрудничества с резидентурой Леман лишь однажды попал «под колпак». Некая Елизавета Дильтей на почве ревности настрочила донос, что ее любовник, сотрудник спецслужб по фамилии Леман, является иностранным шпионом. За Вилли установили наблюдение, которое он, как опытный профессионал, немедленно засек, крайне встревожился и принял должные меры предосторожности.
Прошло несколько недель, его вызвали к руководству и… принесли извинения. Оказывается, в одном из рефератов СД-аусланд работал неизвестный ему однофамилец! Этот Леман, как показало расследование, ничьим шпионом не был, а любовница просто решила таким способом отомстить ему за измену. Так что за Брайтенбахом следили по ошибке. В конечном счете, слежка даже пошла ему на пользу. Начальство поневоле лишний раз убедилось в его абсолютной благонадежности.
…В июне 1940 года некто, оставшийся неизвестным, подбросил в советское полпредство еще одну записку. Автор, судя по всему, бывший советский агент, предлагал восстановить с ним контакт, подчеркнув при этом: «Если это не будет сделано, то моя работа в гестапо потеряет всякий смысл». В письме сообщался пароль для вызова по телефону, место и время встреч.
Дежурный по полпредству передал письмо военному атташе, тот, естественно, переслал его в Москву, в разведывательное управление Красной Армии. Там содержанию немало подивились: у военных никого в гестапо не было.
23 июля письмо переадресовали в Главное управление государственной безопасности НКВД СССР с припиской: «Возможно, речь идет о человеке, который вас интересует».
Разобраться с загадочным и весьма интригующим письмом было поручено заместителю начальника внешней разведки Павлу Судоплатову. Он об агенте, работающем в гестапо, тогда ничего не знал
[84]
, но помнил, что Василий Зарубин рассказывал ему о человеке, имеющем касательство к политической полиции Берлина еще до вхождения последней в гестапо.
Судоплатов в тот же день на сопроводительной записке пометил: «Журавлеву, Короткову. Известен ли вам он? Не о нем ли говорил т. Зарубин?»
[85]
Ознакомившись с подброшенным письмом, Василий Зарубин, ни секунды не колеблясь, сказал:
– Это он! Выходит, жив курилка! Наш старый агент, только не падайте в обморок, он не технический служащий, а кадровый оперативный сотрудник гестапо. Псевдоним «Брайтенбах». Подымайте оперативный архив. Человек надежный. Информацию всегда давал чрезвычайно ценную и точную. К тому же, как профессионал, прекрасно ориентируется в том, что именно нам нужно, что важно…
То было прямым результатом «чистки», а если называть вещи своими именами, то избиения центрального аппарата разведки. В нем в 1940 году не осталось ни одного человека, кроме Зарубина, который знал бы по службе о существовании в Германии столь ценного агента! Слава богу, не все документы в архиве были уничтожены, нашлась даже фотография Брайтенбаха.
Итак, по всему получалось, что дал о себе знать, немало рискуя собственной безопасностью, именно Брайтенбах. В связи с возникшим вопросом о возобновлении с ним связи Журавлев, внимательно изучив его рабочее дело, составил справку для руководства, в которой, в частности, отметил: «За время сотрудничества с нами с 1929 г. без перерыва до весны 1939 г. Брайтенбах передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений, освещающих структуру, кадры и деятельность политической полиции (впоследствии гестапо), а также военной разведки Германии. Брайтенбах предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и легальных сотрудников резидентуры в Берлине… Сообщал сведения о лицах, «разрабатываемых» в гестапо, которые нас интересовали».
Вскоре в командировку в Германию выехал по паспорту на имя Владимира Петровича Коротких в качестве стендиста по обслуживанию советских выставок в Кенигсберге и Лейпциге Александр Коротков. В его подлинные обязанности входило, в частности, восстановление связи примерно с десятью агентами, в том числе с Брайтенбахом.
В Берлине методом личного наблюдения Коротков установил, что Брайтенбах каждое утро выходит из своей двухкомнатной квартиры в доме номер 21 на Кармен-Сильверштрассе и едет на Курфюрстендам, 140, где размещался отдел «Б» (контрразведывательный), в котором он служил.
В начале сентября Коротков позвонил по известному ему телефону, назвал пароль, а затем, в соответствии с условиями, договорился о личной встрече.
На следующий день он уже сидел за кружкой светлого пива в бирхалле на одной из улочек, вливающихся в Кантштрассе, неподалеку от вокзала Цоо.
В назначенный час, много позднее окончания рабочего дня, в прокуренный зал вошел мужчина лет пятидесяти, чуть выше среднего роста, плотного сложения, с короткой крепкой шеей и почти круглой головой. Уши и нос у него были специфически приплюснуты, похоже, в молодости он занимался либо борьбой, либо боксом, лоб высокий, с большой залысиной. Маленькие светлые глазки взирали на мир уверенно и цепко, во всем его облике чувствовалась сила и обстоятельность. Ничего «гестаповского» в его внешности Короткое не углядел, но что-то от старого служаки, эдакого фельдфебеля-резервиста в нем ощущалось.
Брайтенбах вычислил Короткова в достаточно людном зале безошибочно по описанию, приметам и интуиции. Контакт состоялся. Взаимопонимание и доверие было достигнуто сразу. Тому способствовал и привет, переданный Брайтенбаху от некого чеха, владельца рекламного бюро.
