Правда ли то, что человек живет только на земле?
Не навсегда на земле: здесь лишь ненадолго.
Треснет даже нефрит,
Сломается даже золото,
Рассыплются даже перья кетцаля,
Не навсегда на земле: здесь лишь ненадолго.
Те, кто, возможно, спустятся в подземный мир, так поют об этом дне:
[Если] однажды мы уйдем,
Мы ночью спустимся в таинственные края,
Сюда мы пришли, чтобы лишь встретиться.
Мы всего лишь прохожие на земле.
Пусть наша жизнь пройдет в мире и удовольствиях; давай веселиться!
Но пусть не приходят те, кто живет с гневом в груди: земля очень
велика!
Тот может жить вечно, тому не надо умирать.
Поэтическая сторона их жизни, образы, любовь к природе и цветам, которую впервые признал даже Кортес, выражены в страданиях души:
Мое сердце желает и жаждет цветов,
Я страдаю вместе с песнями и повторяю их на земле,
Я, Куакуауцин:
Я хочу, чтобы цветы цвели в моих руках!..
Где мне собрать красивые цветы, красивые песни?
Здесь никогда весна не приносит их с собой.
Я мучаюсь один, я, Куакуауцин.
Быть может, ты веселишься; можно же друзьям радоваться жизни.
Где мне взять красивые цветы, красивые песни?
«Флорентийский кодекс», переведенный непосредственно с идеографических символов языка науатль на испанский язык, содержит наставления мальчикам, учащимся в религиозных школах кальмекак, которые «должны научиться искусно исполнять все песни, песни богам… написанные в книгах», такие как:
Куда мне идти?
Куда мне идти?
Дорога ведет к богам двойственной сущности.
Может ли твой дом быть пристанищем бесплотных духов?
Может быть, на небесах?
Или только земля
Здесь пристанище бесплотных духов?
Вот другие, утверждающие право бога на обладание земным шаром:
Ты живешь на небесах,
Ты поддерживаешь горы,
Анауак в твоей руке,
Везде и всегда тебя ждут,
Тебя призывают и тебя молят,
Ищут твоей славы и блаженства.
Ты живешь на небесах:
Анауак в твоей руке.
Один американский ученый, Джон Корнин, полагает, что во всей литературе американских индейцев ни одно другое племя не оставило такого разнообразия выражений и чувств. Ведь именно через песни литература перестала быть привилегией жрецов-интеллектуалов и вошла в народ. Здесь песни подчеркивают идеи, как священные, так и мирские, факт необычный сам по себе. Поэт, который, возможно, является ювелиром, поет о красоте драгоценных камней:
Я режу нефрит, я плавлю золото в тигле:
Вот моя песня!
Я вставляю изумруды в оправы…
Вот моя песня!
А то, что он чувствовал, как чувствует образованный художник, выражено фразой «понимающий бога в своем сердце»:
Хороший художник;
Художник тольтеков,
Рисующий черными и красными чернилами,
Создатель разных вещей при помощи черной воды…
Хороший художник,
Понимающий бога в своем сердце,
Бросает вызов своим сердцем,
Беседует со своим собственным сердцем.
Он знает цвета, кладет их и затеняет.
Он рисует и лица, и ноги,
Набрасывает тени, придает рисунку законченность,
Как будто он художник тольтеков,
Он рисует всеми красками цветов.
Можно ли подозревать о существовании таких чувств? Не кажется ли, что оригинальные мексиканские тексты на языке науатль были улучшены при переводе, приукрашены испанскими поэтами, которые любят добавлять в картины прошлого новые краски? Вот как выглядит отрывок из текста рукописи «Легенды о солнцах», которая была первоначально переложена на бумагу в 1558 году в переводе:
Мои цветы не погибнут,
И не закончатся мои песни.
Они разносятся, рассеиваются.
Мексика, как и Перу, была солнечным государством. Превыше всех был бог солнца; не важно, сколько было других богов и каким широким было их влияние; в конечном счете все шло от солнца. Мексика была поистине солнечным царством.
Теперь наш отец Солнце
Погружается, одетый в роскошные перья,
В сосуд из драгоценных камней,
Словно в ожерелье из бирюзы, он идет
Среди бесконечно падающих цветов…
Таково общее представление о литературе ацтеков, только самое общее представление, и не больше. Не так давно тщательное исследование ацтекской литературы провел в своей книге «La Filosofia Nahuatl» (не переведена на английский язык) доктор Мигель Леон Портилья. Эта книга проливает новый свет на человеческие качества ацтеков. До нас дошло больше литературных произведений ацтеков, чем можно предположить поначалу, хотя очень многое утрачено. Но то, что есть, прекрасно совпадает с описаниями жизни ацтеков, сделанными первыми конкистадорами, и с тем, что подтвердила археология.
Когда мир вступил в 1519 год, ацтеки могли бы окинуть взглядом свою историю, которая по стремлению к власти почти не имеет себе равных. Ацтеки были почти ничем, но за сравнительно короткое время превратились в наследников тысяч лет культуры даже более великой, чем их собственная, культуры, которую они приняли и усвоили. Ацтеки задали Мексике направление движения к некоей форме экономического синтеза. Они дали ей новую концепцию коммерции, выведя торговлю за пределы традиционных границ. Ацтеки обладали обширными познаниями в географии и прекрасно разбирались в растениях. Они сделали из изготовления бумаги настоящую индустрию. У них была письменность, которая имела тенденцию развиться в фонетическую систему. У них существовала литература. Они использовали деревянные и глиняные штампы, чтобы делать оттиски рисунков и символов на своей бумаге аматль. Таким образом, у ацтеков были все составляющие: бумага, письменность, литература и изготовление оттисков, что существовало в Древнем Китае и привело к первым шагам в направлении того воспроизведения понятий путем печатания, которое послужило распространению цивилизации.
Однако бесполезно рассуждать о том, что могло бы быть. В том 1519 году небольшая флотилия судов встала на якорь там, где вскоре был основан Веракрус: прибыл Эрнан Кортес.
Здравствуй и прощай
Они пали…
Это драма, о которой как бы часто ни рассказывали, похоже, никогда не потеряет налет романтики. Испанцы, которые принимали в этом активное участие, чувствовали историчность этого момента: Эрнан Кортес написал свои знаменитые пять писем, еще пробираясь сквозь море крови ацтеков. Трое других испанцев, которые принимали участие в походе, также оставили записи о своих впечатлениях, включая замечательные записки Берналя Диаса дель Кастильо, который даже в возрасте восьмидесяти четырех лет не мог ничего забыть: «…все встает перед моими глазами, как будто это случилось вчера». Завоевание на долгое время станет источником, питающим литературу, и ничто, наверное, не заменит историческое повествование Уильяма Прескотта. Все те, кто появились после него, – будь то генерал Лью Уоллес, Д.Х. Лоуренс или Сэмюэль Шеллабаргер или даже «Сердце из нефрита» Мадарьяги и «Кортес и Монтесума» Мориса Коллиса, – это всего лишь бледные подобия изначального произведения, созданного Уильямом Прескоттом.
