Том 2
Глава 13
Жизнь взаймы
Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Эту немудрящую
присказку Николас вспомнил не раз и не два, пока ехал неспешным товарным
поездом на северо-запад. Жизнь отняла у магистра многое, но многому и научила.
Например, по новому относиться к основным категориям
движения — времени и пространству, Привычные представления оказывались
ошибочными. Когда состав стоял, пространство исчезало и оставалось только
время; когда же несся на полной скорости, всё было наоборот.
Нашлось чему поучиться и у попутчика Миши. Был он человек
божий, легкий, из вечной русской породы бродяг, которая за тысячу лет
существования России не так уж сильно и изменилась. Легко было представить Мишу
сто или двести лет назад. Ну хорошо, вместо старых кроссовок на нем были бы
лапти, а вместо китайской куртки какое-нибудь рубище, но по-детски безмятежные
глаза смотрели бы на мир точно с таким же любопытством, и торчала бы веничком
бороденка, и речь была бы обманчиво проста. Социальные потрясения, безработица
и крах прежнего уклада в данном случае были ни при чем — Миша гулял по Руси уже
двадцать лет, неоднократно проделав маршрут от Владивостока до Выборга и
обратно.
От двухдневного общения с вневременным Мишей, от выпадения
из привычного круга жизни, наконец, от диковинности конечного пункта своего
путешествия — отшельнического скита — у Фандорина возникло ощущение, что
сбылась его давняя мечта: он умудрился-таки попасть в прошлое. Правда, не
окончательно, а как бы наполовину — повис где-то между исторических эпох. Как,
впрочем, и страна, которую он разглядывал, лежа на тюках с ватой.
Так уж вышло, что все шесть лет своего российского
гражданства Николас почти безвыездно провел в Москве. Из провинции видел только
подмосковные дачи да дорогу до аэропорта Шереметьево-2. А Россия, оказывается,
была совсем другая, вся состоящая из скачков во времени.
Мимо то проплывала деревенька вся сплошь из развалившихся
изб: одна-две дымящие трубы, покосившаяся колокольня без креста — прямо картина
из Смутного времени. То на пригорке вдруг нарисуется аккуратный, новехонький
монастырек, какие строили году этак в 1870-м, когда у русских архитекторов
началось нервное расстройство от смешения классического и славянского стилей. А
потом откуда ни возьмись — современный, энергичный город, весь в новостройках и
рекламах мобильной связи. Отчего одни местности выглядели процветающими, а
другие пребывали в запустении, понять было невозможно, и ощущение загадочности
игры, которую затеяли время и пространство, еще больше усиливалось.
На переезде, в пятнадцати километрах от Чудова,
железнодорожная часть Никиного путешествия закончилась, дальше нужно было идти
пешком.
Миша сунул Фандорину в карман вареное яичко, которым
разжился на последней остановке, посоветовал: «Тапки-то обмотай, обезножишь!»,
и Николас спрыгнул на насыпь.
Поезд еле полз, так что обошлось без членовредительства.
Магистр скатился вниз по чистому, выпавшему ночью снежку, отряхнулся и пошел
напрямик через поле. Потом, как объяснил Миша, нужно будет взять вправо, пройти
по шоссе самую малость и свернуть в лес — там указатель. Божий человек всё
знал, везде бывал, в том числе и у лесного старца, нынешней весной. Захотелось
посмотреть на святого человека, послушать, что скажет. Но впечатлениями Миша
при всей своей словоохотливости делиться не стал, сказал: сам увидишь, и
загадочно улыбнулся.
Указатель на шоссе и в самом деле был — деревянный столбик,
на нем опрятная табличка: «К ст. Сысою». Ника не сразу догадался, что «ст.»
означает «старец», а когда догадался, только головой покачал. Кто бы мог
подумать, что из этакого Карабаса Барабаса получится святой старец? Хотя, с
другой стороны, разве мало в истории христианства, да и других религий подобных
казусов? Из великих грешников праведники получаются более качественные, чем из
добропорядочных членов общества. На то оно и Божье чудо.
Дорожка через лес была ухоженная, любовно вымощенная
камнями. Эти-то камни и добили Николасову обувку, которая и без того дышала на
ладан. Не послушался он Мишу, опытного бродягу, не обвязал истрепавшиеся
тапочки тряпками, думая и так дойдет. И вот одна подошва расползлась на куски,
через сотню шагов приказала долго жить и вторая. От обуви осталась одна
видимость, поэтому, когда вдали показался бревенчатый частокол и увенчанные
дубовым крестом ворота, Фандорин свои бессмысленные опорки скинул, припустил —
по дорожке в одних носках. Ничего, как-нибудь — вот он уже, скит.
Скит-то скит, да только войти в него оказалось не так
просто. У ворот топталась очередь, а за углом ограды обнаружилась автостоянка,
где был припаркован сияющий длинный «БMB».
Пришлось встать в хвост, прыгать поочередно то на одной
ноге, то на другой.
Перед Фандориным стояла немолодая пара: женщина с бледным,
исплаканным лицом, рядом седовласый красавец атлетического сложения. Покосился
на Никину куртку (погоны с нее были сняты, но пуговицы с гербами остались),
иронически пробасил:
— Зина, погляди, милиционер пришел грехи замаливать. По всей
паломнической форме — босой и простоволосый.
Женщина подняла ворот норковой шубки, плохо сочетавшейся с
черным монашьим платком, и укоризненно сказала:
— Костя, ты обещал.
У ироничного красавца сделалось виноватое выражение лица.
— Прости, больше не буду. Замерзла? Посиди пока в машине.
И показал на лимузин, из чего можно было заключить, что БMB
принадлежит не отшельнику. А что, со «старца Сысоя» сталось бы, подумал
Фандорин.
— Так нельзя, — ответила женщина. — Это будет не правильно.
За исключением этой пары очередь состояла из людей бедно
одетых и понурых. В воротах их встречал служка в рясе и скуфейке. Тихо
поговорит с каждым, запишет что-то в книгу, пропустит.
Углядел Никину разутость, подошел, неодобрительно покачал
головой.
— Зачем это вы самоистязанием занимаетесь? Старец не
одобряет. Немедленно обуйтесь.
— Не во что, — пробормотал Николас, смущенный таким
вниманием к своему опорно-двигательному аппарату.
Послушник не удивился, только проворчал что-то, окинув
взглядом все два метра фандоринского роста. Ушел за ворота, через минуту вынес
войлочные боты брэнда «прощай молодость».
