— Сорок пятый размер, больше нет. И вернулся к своим
обязанностям. Теперь Николасу ожидание было нипочем — он блаженствовал,
наслаждался теплом. Даже улыбнулся, когда седовласый прогудел жене:
— Как тапки в музее, только завязочек не хватает.
И снова та жалобно воскликнула:
— Костя!
И снова он смутился.
— Ты не понимаешь, — заговорила она вполголоса. — Нужно
верить, в этом всё дело. И ты тоже должен верить, иначе не получится.
— Я понимаю, — ответил мужчина. — Самовнушение, психотерапия
и всё такое. Зин, я стараюсь, честно.
Она взволнованно схватила его за руку:
— Разве ты не чувствуешь, какой здесь особенный воздух,
какая звенящая тишина!
Это такое место, такое… как это, слово забыла…
— Магическое? — быстро подсказал муж.
— Ах нет, нет! Забыла!
Отчего-то такая простая вещь, как забытое слово, вызвала у
женщины настоящий приступ отчаяния — по ее лицу потекли слезы.
— Ну что ты, что ты, — переполошился мужчина. — Подумаешь, я
тоже иногда слова забываю.
— Но не такое! Я его все время говорю… Ну, когда хорошее
место, где много молились.
— Намеленное, — обернулся старичок, стоявший впереди
супружеской пары. — Еще бы не намеленное. Здесь в старинные времена жил святой
праведник, Даниил-угодник. Единым прикосновением любые болезни исцелял, хоть у
людей, хоть у зверей лесных. И за святость был живым вознесен в небесную сферу.
Приходят на эту вот поляну местные жители, а праведника нету. Ну, они думали за
травами какими ушел или за кореньями, на малое время. На столе-то у него свеча
горела. А потом свеча как вспыхнет, сполохи от нее, и весь дом небесным огнем
воссиял. Еле те, кто это видел, выскочить успели. Вот какое было знамение. И с
тех пор тут много всяких чудес бывало. В последнюю войну каратели окружили
партизанский отряд. Одних убили, других живьем взяли. Привели пленных на эту
поляну расстреливать. Вдруг офицер ихний, самый главный эсэсовец, задрожал
весь, руками перед собой замахал, будто увидел нечто. Командует своим
по-немецки: «Кругом, марширен отсюда!» И ушли каратели, а партизан живых
оставили. Мне один человек рассказывал, что старец Сысой — один из тех самых
партизан.
— Что вы, мужчина, выдумываете? — вступила в беседу постного
вида девушка в таком же, как у забывчивой дамы, черном платке. — Вы старца-то
хоть видели? Ему лет пятьдесят, никак не больше. А партизанам вашим было бы уж
все восемьдесят.
Старичок снисходительно улыбнулся.
— Э-э, милая моя, небольшая, я вижу, в вас вера-то. — И
перешел на таинственный шепот. — В восемьдесят лет на пятьдесят выглядеть — это
еще не штука. А я вам вот что скажу: старец Сысой и есть Даниил-праведник. В
войну партизаном представился, чтоб святая поляна смертоубийством не
осквернилась. А ныне вернулся сюда в облике отшельника, потому времена теперь
такие, что без праведников пропадем все. Спроста, что ли, по-вашему, именно
здесь скит построился?
— И ты хочешь, чтобы я верил в эти сказки Шехерезады? — тихо
спросил жену седовласый.
— Во что? — удивилась та. — Какие сказки?
Мужчина растерянно заморгал глазами.
— Зиночка, ну что ты. Сказки Шехерезады, «Тысяча и одна
ночь». Али баба, Аладдин. У нас на полке стоит, красивая — такая книга с
золотым обрезом. Помнишь?
— Да, — неуверенно ответила женщина. — Кажется, помню…
Очередь двигалась довольно быстро. В ворота вошла и постная
девушка, и старичок мистического уморасположения. Подошел черед состоятельной
пары.
Выслушав, что нашептывает женщина, инок перелистнул амбарную
книгу, сказал:
— Сегодня, в два. Проходите в скит, вас разместят.
Выразительно постучав костяшками по крепкому косяку,
владелец лимузина спросил:
— Послушайте, человек божий, а что это вы от нас,
недостойных, стенами да запорами отгородились?
Женщина испуганно схватила своего неуемного супруга за
рукав, однако привратник на дерзкий вопрос не рассердился. Ответил, впрочем,
непонятно:
— Это не мы от вас отгородились, а вы от нас. Следующий!
У Фандорина спросил:
— Вам что от старца нужно? Помощь или моление?
— Помощь, мне очень нужна помощь.
— Тогда… — Послушник снова перевернул страницу. —
Послезавтра, в четверть седьмого утра.
— Но почему так нескоро? — возмутился Николас. — Этих вон на
сегодня назначили! Или у вас в скиту по одежке встречают, как в миру?
— У нас две очереди, на помощь и на моление. За молением
мало кто приходит, всё больше за воспомоществованием, потому туда и очередь
длиннее. — Посмотрев на обтрепанные брюки паломника, все в катышках от ваты,
инок строго сказал. — Только учтите, зряшно старец никому не помогает. И мне
наказал: «Халявщиков в шею». Старец деньгам счет знает, он а мирской жизни
банкиром был.
Фандорин удивился: выходит, патрон своих прежних занятий не
скрывает и не стыдится?
— Мне не денег надо. Мне бы просто с ним поговорить. Мы
старые знакомые, даже друзья. Скажите ему — Николай Фандорин пришел.
Привратник зевнул, перекрестил рот.
— Старцу теперь все друзья, что знакомые, что незнакомые…
Если вы не за денежным воспомоществованием, тогда запишу в очередь на моление.
Нынче в два тридцать приходите. Следующий!
Устройство скита было такое: «пещера», где проживал сам
старец, братская изба, гостевой дом для паломников, поделенный на две половины,
мужскую и женскую, и хозяйственный блок с собственной мини-электростанцией. Все
постройки из гладко оструганных бревен, с крышами из жизнерадостной зеленой
черепицы. Ни церковки, ни часовни внутри ограды не было — только икона
Спасителя, да и та в необычном месте: прямо на сосне. Над иконой остроугольный
навес от дождя, по бокам защитные дощечки, отчего вся конструкция смахивала на
скворечник.
