— Каждый человек сам выбирает, что ему делать со своей
жизнью. У нас свободная страна. Жанночка вон тоже «розовым фламинго»
увлекается, но для нее это вроде чашки кофе. Слишком высокая интенсивность
нервной энергии, сумасшедший уровень адреналина, кокс выполняет функцию
модератора. А «суперрелаксан» будут жрать уроды, которым нравится хрюкать,
валяясь в навозе. Зачем нам с вами, Николай Александрович, репродукция уродов?
Будь моя воля, я бы бесплатно в дешевую водку, в бормотуху всякую своего
препарата подмешивал, чтоб дебилов не плодить. — Ястыков покровительственно
похлопал Николаса по руке. — Вот вы образованный, думающий человек, так?
Скажите мне, разве все беды человечества происходят не оттого, что нас, людей,
на свете слишком много? Соответственно девальвируется цена одной отдельно
взятой личности. На что похожа Тверская в разгар дня? Какая-то банка с кильками
пряного посола. Если бы нас было в тысячу раз меньше, не было бы ни
преступности, ни убийств, ни социальных пороков. И уважали бы друг друга в тысячу
раз больше. А если бы еще перестали размножаться слабые, глупые, никчемные (а
именно такие и становятся наркоманами), весь наш биологический вид достиг бы
невероятной степени развития. Этот новый мир был бы прекрасен, не то что
сейчас. Ты что, Жаннуля, улыбаешься? Разве я не прав?
— Прав, Шопенгауэр, прав. — Она привстала, потянулась к нему
через стол. — Дай поцелую, спаситель человечества.
Олег Станиславович с деланным испугом отпрянул.
— Попрошу без сексуального харассмента, мисс Богомолова! У
нас чисто деловые отношения.
Должно быть, при этих словах на лице Николаса появилось
некоторое удивление, потому что Ястыков счел нужным пояснить:
— Вы что же, думали, у нас с Жанной союз любящих сердец?
Нет, Николай Александрович. Во-первых, отношения заказчика с подрядчиком должны
быть платоническими, это азбука. А во-вторых, я побоялся бы ложиться с этой
опасной особью в одну постель. Мне жить не надоело. Еще увлечется и придушит.
Или заспит, как деревенская баба младенца.
Жанна улыбнулась:
— А еще хвастался, что сексуальный террорист. — Закурила
сигару, мечтательно потянулась. — Ах, мальчики, вы не представляете, какой кайф
трахаться с объектом заказа.
— С кем? — не понял Николас.
— С тем, кого тебе заказали. Это мой самый любимый трюк.
Чтоб кончить одновременно — и самой, и его. Невероятный экстаз! Знаете, почему
я сделала себе документы на фамилию Богомолова? Потому что самка богомола,
потрахавшись с самцом, немедленно откусывает ему башку. Ам! — щелкнула она
зубами перед носом Фандорина.
Тот от неожиданности чуть не упал с табуретки. Под дружный
хохот заказчика и подрядчицы вспомнил сцену неудачного соблазнения в
«Холестерине» и содрогнулся.
Ястыков, всё еще смеясь, поцеловал Жанне руку.
— Вы даже не представляете, каким страшным оружием являются
эти тонкие ручки и наманикюренные пальчики. Покажи ему, киска.
Снисходительно улыбнувшись, Жанна взяла стакан, чуть сдавила
большим пальцем и мизинцем. Стекло хрустнуло, посыпалось на стол.
— В моей профессии быть женщиной удобно. — Она выпустила
облачко дыма, стряхнула пепел в обломок стакана. — Вот тогда, на шоссе, разве
вы, Николай Александрович, подошли бы к джипу, если б за рулем не сидела баба?
Вся такая женственная, беспомощная, а? От моих дураков вы не раз убегали, а со
мной этот номер не прошел. Я вам сделала сначала кис-кис, а потом цап-царап.
Никогда еще Фандорин не встречал женщины, хотя бы отдаленно
похожей на Жанну. Смотреть на нее, слушать ее было одновременно и страшно, и
интересно.
— Послушайте, почему вы… такая? — спросил он. — Ну, не знаю…
Такая безжалостная, такая нечеловеческая.
Неуклюжее слово вырвалось само собой, и Николас испугался,
что Жанна обидится. Но нет — она, кажется, была даже польщена. Спросила:
— Хотите знать, в чем мой моторчик?
— Что? — удивился он.
— В каждом человеке есть моторчик, который руководит всеми
поступками. Я этот моторчик сразу вижу. Например, у Олежека он называется
«злость». Ты, золотце, живешь и все время злишься на тех, кто вокруг тебя. В
яслях отнимал у других детей игрушки — не потому что тебе были нужны эти
совочки или машинки, а от злости. Теперь вот отнимаешь контрольные пакеты
акций. А у вас, Николай Александрович, моторчик называется «умеренность». Вам
хочется всегда и во всем соблюдать чувство меры, приличность, правила и тому подобное.
Я же отношусь к породе человеков, моторчик которых — любопытство. Чаще всего
такими рождаются мальчики, но попадаются и девочки. В детстве мы отрываем
крылышки у бабочек или выкалываем глаза пойманному мышонку — не из садизма, а
из любопытства. Хотим посмотреть, что будет. Потом, когда вырастаем, наше
любопытство распространяется на самые разные предметы. Из нас получаются
великие ученые, первооткрыватели. Или, вроде меня, специалисты по любопытным
ситуациям, наилюбопытнейшая из которых смерть. Ведь правда же, смерть — самое
интересное событие в жизни каждого? — Жанна перевела оживленный взгляд с одного
мужчины на другого. Оба помалкивали, только Ястыков с улыбкой, а Фандорин без.
— Сколько раз я это видела, и всё мало. Чем дальше, тем любопытней. Сначала
поражалась тому, что никогда не угадаешь, как кто будет умирать. Бывает,
крутейший мужик, прямо Рэмбо, а в последний момент расхнычется, как ребенок.
Или, наоборот: затюханный, почти бесполый заморыш вдруг возьмет и улыбнется так
спокойно, красиво — залюбуешься. Теперь-то я научилась угадывать, и то, бывает,
ошибаюсь. Но в вас, — она оценивающе посмотрела на Николаса, — я уверена.
Умрете молодцом, готова поставить десять тысяч.
— Идет! — сразу же откликнулся Олег Станиславович. —
Принято: десять тысяч баксов.
Ника, хоть и подозревал, что это не шутка, испугался
несильно. И так было ясно, что живым он не выпутается. Детей бы спасти.
А Жанна всё изучала его прищуренным взглядом гурмана.
— Просить ни о чем не будет, — спрогнозировала она. — Плакать
тем более. Вообще не произнесет ни слова, сочтет ниже своего достоинства. Глаза
закроет или посмотрит в небо. В общем, красиво умрет. И за это, Николай
Александрович, я вас потом поцелую. Я всегда так делаю, когда человек красиво
умирает.
Вот тут, представив себе этот посмертный поцелуй, он
испугался до судороги. И злобно подумал: плакали твои десять тысяч — нарочно
буду орать благим матом.
— Ладно, киска, хватит, — сказал Ястыков. А то
перестараешься. Человек уже проникся, осознал. Ведь прониклись, Николай
Александрович?
— Проникся, — ответил Фандорин, и ему самому понравилось,
как сухо, иронично это прозвучало.
