Пережив «Черную смерть», унесшую, по разным подсчетам, жизни от четверти до половины населения Запада, Европа постепенно встала на ноги и примерно с середины XV столетия вступила в период нового роста – экономического, социального и культурного, сопровождавшегося серьезными политическими переменами49.
Перешагнув рубеж столетий, Европа не только не остановилась в своем развитии, напротив, новое столетие ознаменовалось еще более серьезными переменами, затронувшими все сферы жизни западноевропейского общества. Внешняя экспансия, символом которой стали Великие географические открытия, стала доминантой в жизни европейского общества XVI в. Но экспансия в мире, где уже не осталось свободного «места под солнцем», могла осуществляться по большому счету только одним путем – посредством насилия. И действительно, писал английский историк Р. Маккенни, «…насилие и войны – это константы европейской истории, однако в XVI в., подогреваемые самой экспансией, они обрели новый и невероятный масштаб… Никогда прежде армии и пушки не использовались с такой жестокостью и размахом (выделено нами. – П.В.)… Экспансия экономическая, интеллектуальная и духовная, равно как и собственно географическая, и конфликт – социальный, религиозный и международный – проходят красной нитью через все столетие, объединяя в единое целое перемены, связанные с Возрождением, Реформацией, Контр-реформацией и географическими открытиями…»50.
Экономический и демографический подъем, сопряженный с началом эпохи Великих географических открытий, формированием мирового рынка посредством включения в европейскую экономическую систему заокеанских источников сырья и драгоценных металлов, серьезными переменами в политическом устройстве ведущих европейских государств, – все это создало необходимые предпосылки для ускорения процессов изменений сперва в военно-технической области, а затем в тактике и стратегии европейских армий.
Этому способствовало и сохранявшееся политическое разделение Европы на множество враждующих между собой государств. Пестрота политической карты Европы и особенности ее географического положения и устройства сыграли свою положительную роль в ускорении развития европейского военного дела. Как отмечал П. Кеннеди, в Европе «…не было обширных равнин, где могли бы возникнуть кочевые империи…; не было широких и плодородных речных долин, подобных тем, что раскинулись по берегам Ганга, Нила, Евфрата, Тигра, Хуанхэ или Янцзы, обеспечивающих продовольствием множество трудолюбивых и легко покоряющихся крестьян. Европейский ландшафт был более разнообразным, горные хребты и большие леса разделяли отдельные густозаселенные районы в долинах; ее климат сильно изменялся с севера на юг и с запада на восток. Это имело множество важных последствий. Для начала, все это создавало большие трудности на пути установления единого контроля, даже для могущественных и решительных повелителей, и уменьшало возможность покорения всего континента внешней силой, подобной монгольской орде. Напротив, этот разнообразный ландшафт способствовал росту и продолжительному существованию децентрализованной власти, с местными династиями и пограничными владениями, горскими кланами, равнинными городскими конфедерациями, делавшими политическую карту Европы после распада Римской империи похожей на лоскутное одеяло…»51.
В итоге в Западной Европе создалась ситуация, в чем-то схожая с той, что сформировалась в Древней Греции в VIII–VI вв. до н. э., когда в многочисленных городах-полисах, отделенных друг от друга горными хребтами и проливами, в практически непрерывных междоусобных конфликтах отрабатывались и совершенствовались элементы новой военной машины. Нечто подобное происходило теперь и в позднесредневековой Европе, где в различных регионах военная мысль и практика неустанно трудились над созданием все более и более совершенных военных систем. Сохранявшееся и продолжавшее развиваться политическое многоцветье в немалой степени способствовало тому, что европейское военное дело продолжало развиваться все более и более стремительными темпами, особенно в позднем Средневековье, когда возникли необходимые материальные и иные предпосылки для этого. Постоянно растущая межгосударственная конкуренция и соперничество стали, таким образом, залогом стремительного развития западноевропейского военного дела.
Меняющиеся условия неизбежно должны были привести и к переменам в военном деле, и они не заставили себя долго ждать. Если в начале XIV в. на поле боя главной фигурой был тяжеловооруженный всадник-дворянин, то не прошло и полустолетия, как его начали теснить пехота и первые, пока еще несовершенные пушки, а к концу XVII в. конница как главная ударная сила европейских армий окончательно сошла со сцены. В этом качестве ее сменили пехотинец, вооруженный мушкетом, и пушка. Армия-машина, организованная по принципу мануфактуры, пришла на смену прежнему войску, которое можно уподобить мастерской средневекового ремесленника.
Однако, прежде чем это произошло, военное дело в Западной Европе прошло длительный и сложный путь развития. Классическая «феодальная» армия (по классификации, предложенной Дж. Линном52) уже в XII в. начала претерпевать определенные изменения, связанные с общей тенденцией «профессионализации» и «специализации», присущей всему западноевропейскому обществу того времени. Прежде всего это проявилось в распространении наемничества.
Последнее появляется на Западе достаточно рано и начало быстро прогрессировать примерно с XII в., и обусловлено это было прежде всего развитием товарно-денежных отношений, «коммерческой революцией»53. В результате этой «революции» в руках у монархов и крупных сеньоров появились достаточно крупные по тем временам средства, которые, по словам французского историка Ф. Контамина, «использовались для оплаты различного рода воинских служб, одновременно позволяя консолидировать эти службы, а временные и пространственные ограничения их выполнения – устранить (выделено нами. – П.В.)…»54. Последнее соображение представлялось чрезвычайно важным, поскольку обеспечивало монарху или сеньору наличие в его руках постоянной военной силы, готовой практически немедленно выступить в поход и сражаться под знаменами нанимателя до тех, пока тот будет платить деньги, и там, где будет ему угодно, а не 40 дней и 40 ночей и только на своей земле.
Спрос рождает предложение, а предложение стимулировало спрос, и наемничество стремительно распространялось, тесня шаг за шагом прежнее феодальное ополчение. Последнее все чаще и чаще созывалось только в крайнем случае, когда возникала серьезная угроза государству или для подавления внутренних мятежей, волнений и беспорядков. Обычно же корона стремилась заменить службу ополчения денежными выплатами и на собранные средства нанять либо наемников, либо заключить с землевладельцами контракты на несение службы в течение всего срока военной кампании.
Профессионализация и в известной степени «коммерциализация» войны неизбежно вели к дальнейшему усложнению и совершенствованию военного дела. Эпоха, когда на поле боя доминировал благородный тяжеловооруженный всадник, постепенно уходила в прошлое. Презираемые, хотя и считавшиеся необходимыми пехотинцы играли в военных кампаниях, которые вели западноевропейские монархи, все большую роль, и не только во время осад и обороны крепостей и замков, но и в полевых сражениях. Дальнейшему совершенствованию подверглось искусство фортификации. Это способствовало появлению первых отрядов специалистов-техников, обслуживавших стремительно усложнявшуюся механическую артиллерию, а также занимавшихся ведением осадных работ.
