Изделия кельтских мастеров в Дании. Особого внимания заслуживают четыре места раскопок. В торфянике Хьортспринг на острове Альс обнаружено большое количество длинных деревянных щитов кельтского типа, копья с деревянными древками и железными наконечниками, а также другое оружие, деревянная лодка и кости животных. Все эти предметы, очевидно, представляют собой вотивные дары, хранившиеся в озерце в центре болота. Клад можно датировать приблизительно концом III века до н. э.
Примерно к тому же периоду относится большой бронзовый котел, найденный в Брё возле Хорсенса (Восточная Ютландия). Он лежал в земле, и, поскольку поблизости нет следов поселений или погребений, можно заключить, что тоже являлся вотивным даром. Вместимость котла – около ста тридцати галлонов, но примечательно другое: изображения бычьих голов вдоль нижнего края ободка и выполненный в латенском стиле выпуклый орнамент из совиных масок у мест крепления двух круглых ручек. Вероятнее всего, котел из Брё создан кельтскими мастерами из богемско-моравского региона и в Данию завезен речным путем – по Эльбе.
К I веку до н. э. принадлежат найденные в торфянике возле Дейбьерга (Западная Ютландия) детали для пары четырехколесных повозок. Изначально они были помещены на островке в середине болота и обнесены, по крайней мере одна из них, оградой. Мастерство, с которым сработаны повозки, и особенно металлические детали, в том числе украшения в виде кельтских человеческих масок, свидетельствует о том, что они были привезены с юга, возможно из Галлии.
Самая примечательная из кельтских находок в Дании – большая серебряная чаша, обнаруженная неподалеку от Гундеструпа (Химмерланд). Она была разобрана на составлявшие ее пластины и оставлена, по всей видимости, прямо на поверхности торфяного болота, а со временем ее затянула трясина.
Рис. 25. Фрагмент горельефа на серебряной чаше из Гундеструпа, Дания
Основание чаши, внутренняя и внешняя стороны пластин украшены горельефным изображением мифологических сцен, большинство участников которых напоминают персонажей галльской иконографии, а сюжетные параллели можно провести с древнеирландскими сказаниями. Воины, одетые в bracae, несут длинные кельтские щиты и carnyx – трубы (рис. 25). Горельеф на днище представляет сцену заклания быка, в которой некоторые исследователи усмотрели митраические мотивы. Как бы то ни было, стилистические особенности изображения европейских животных и экзотических созданий, в том числе грифонов и слона, вкупе с редко использовавшимся в те времена материалом – серебром, указывают на происхождение гундеструпской чаши из областей Среднего Дуная. Уместно вспомнить и сообщение Атенея о том, что обитавшее в тех краях кельтское племя скордистов ценило серебро превыше золота.
Описанные выше предметы в древние времена люди спрятали в торфяных болотах или закопали в землю, отказавшись, таким образом, от их использования, тем не менее нельзя с уверенностью сказать, что все эти вещи были частью добычи, которую грабители пожертвовали божествам, вернувшись домой после набега на кельтские земли. Хьортсп-рингская находка больше других напоминает собрание воинских трофеев, но здесь возникают некоторые сомнения: лодка изготовлена в манере северных мастеров, а щиты могли создать как кельтские ремесленники, так и местные подражатели, наслышанные о славе кельтского оружия.
Кельтское влияние на тевтонов. Вклад кельтов в развитие варварской цивилизации на территории между Эльбой и Рейном, без сомнения, велик, но отследить его в духовной сфере значительно сложнее, чем в материальной. Причиной появления многочисленных параллелей в кельтских и тевтонских культах и мифологиях, в социальных институтах и лексическом запасе могли стать не только межплеменные заимствования, но и существование общей древней культурной традиции, к которой принадлежали предки этих народов. Обитатели западных балтийских земель тоже подверглись мощному влиянию со стороны носителей культуры полей погребальных урн, но центр этого влияния находился не в североальпийской зоне, а восточнее Альп, обряд же кремации, повлекший за собой изменения в ритуальной и социальной сферах, прочно укрепился на севере к началу последнего тысячелетия до нашей эры. В должное время на датских островах, в Южной Швеции и Северной Германии стали пользоваться популярностью железные мечи гальштатского типа и конская упряжь с бронзовыми деталями. Все эти факторы, вкупе с неопределенной лингвистической ситуацией, указывают на то, что в эпоху превосходства кельтов в Европе, проявившегося в распространении латенской культуры, по крайней мере некоторые тевтоноговорящие племена принадлежали к одной с ними культурной традиции.
Возможно, самым значительным заимствованием тевтонских племен у кельтов в области культа стала практика возведения храмов. Тацит писал о священных рощах и лесах германцев – по-видимому, в его времена это были обычные места поклонения повсюду в зарейнских пределах. С появлением романо-кельтских храмов, прочно укоренившихся на территориях, подвластных Римской империи, началось их строительство – правда, из дерева – и на непокоренных землях варваров. Дальнейшее развитие этой практики связано с созданием таких крупных сооружений, как в Уппсале и во многих других местах, что стало отличительной чертой северного язычества, сохранявшей свою значимость вплоть до наступления христианской эры.
От Тацита известно также имя Веледы, провидицы, почитавшейся племенем бруктеров, которое участвовало в восстании Цивилиса (68–69 годы н. э.). «Veleda» – кельтское слово для обозначения женщины, занимающейся прорицаниями, и бруктеры были скорее кельтами, обитавшими по ту сторону Рейна (и в этом смысле – германцами), нежели тевтоноговорящим народом, заимствовавшим у соседей имя для своего оракула.
На страницах данного исследования подробное филологическое обсуждение кельтских заимствований в тевтонском языке не вполне уместно. Достаточно сказать, что современные немецкие слова «reich»
[9]
и «amt»
[10]
имеют древнее происхождение и свидетельствуют о волне кельтского влияния в политической и социальной сферах. И наконец, нельзя забывать о наблюдении Страбона: германское общество, по его мнению, очень походило на то, что существовало в Галлии до того, как римский урбанизм оказал на него свое разрушительное воздействие, а образ жизни и обычаи перемещавшихся по Средней Европе племен – взять хотя бы свевов с их кочевыми повозками и повсеместное использование кельтских личных имен – были продуктом смешения культур.
Кельтское наследие после крушения Римской империи. Настало время распрощаться с истинными кельтами Древнего мира и обратить взгляд на те народы, которые можно считать их потомками. Прежде всего, не вызывает сомнений, что большую часть Галлии до падения западной империи в V веке заселяли выходцы из кельтских племен. Последовавшие затем нашествия тевтонских завоевателей – вандалов, висиготов и франков, – будучи кратковременными, не смогли существенно повлиять на этнический состав населения. Франки дали стране новое имя и новый политический уклад, французская нация в значительной степени ведет свое происхождение от кельтских предков, и все же фундаментом этой цивилизации стали культура римских провинций, латинский язык, христианство и концепция гражданского правления. Лишь на окраинных северо-западных островах, в Британии и Ирландии, наследие древних кельтов стало основополагающим фактором формирования народов и языков и сохранялось на всем протяжении их истории. Помимо того что это наследие представляет собой богатейший материал для изучения жизни древней Европы, оно, к сожалению, служит благодатной почвой для прорастания бесчисленных псевдонаучных концепций, выдуманных политиками и писателями, которые вольно толкуют вопрос о том, кого можно считать кельтами, кого – нельзя. Впрочем, вместо того, чтобы лишний раз заострять на этом внимание, лучше перейдем к краткому обзору событий на островах, прежде всего в Британии, между I и VI веками н. э. Именно в этот промежуток времени создавались литературное наследие и эскиз языковой и политической карты Европы, которая окончательно оформилась в последующие века.
