Следующим президентом Писательской палаты был Х.Ф. Блунк. В 1921 году он пророчествовал, что однажды Германия проснется и другие нации «вострепещут от одного нашего имени». После того как его пророчество сбылось, Блунк молил Бога благословить фюрера, чтобы он смог «поднять рейх из праха». Он очень радовался, что «в нас снова ожила немецкая кровь. Мы, немцы, показываем миру новый образ жизни и новую веру». Он с гневом оглядывается на время либерального разложения с его асоциальными идеями свободы. «Теперь мы живем среди чуда, доброго чуда. Пусть Великобритания и Франция защищают загнивающий мир – мы все начинаем заново». После того как его мир разлетелся вдребезги, Блунк возымел наглость заявить, что Генрих Манн стал «могильщиком Германской республики».
Гвидо Кольбенхейер написал в честь фюрера поэму, в которой описывал его как человека, который в «роковой схватке наций открыл нашему народу путь к свету. Он знает, что превыше всех интриг – его нация, которая сможет доказать свою принадлежность к расе господ. Воля фюрера имеет цель, она тверда и чиста, как кристалл». В своих лекциях Кольбенхейер говорил, что означает война за освобождение и пробуждение Германии для немецкой литературы. Свобода искусства гарантирована только в том случае, говорил он, когда «высшая и очищающая биологическая функция искусства управляет жизнью нации». Немцы и итальянцы, утверждал он, первые под руководством Гитлера, а вторые – под руководством Муссолини, «достигли высочайшей культурной зрелости и в то же время живут насыщенной внутренней жизнью». Они обрели «расовое основание для новой общественной жизни» и в этом превзошли другие нации.
Р.Г. Биндинг, получивший в 1932 году премию имени Гете, в 1933 году ответил на протесты Ромена Роллана: «Вы хотите сказать Адольфу Гитлеру и всей нашей нации, что такое истинно немецкое? Гете – такой же немец, черт возьми, как Геринг, Геббельс, штурмовик Мюллер или я сам, собственной персоной».
Величайшие поэты и писатели бежали из страны. Те немногие истинные поэты и писатели, не уехавшие вовремя и проклявшие Третий рейх, жили в тени его виселиц. Альфред Момберт был брошен в концлагерь. Поэт и скульптор Эрнст Барлах жил затворником в своем мекленбургском доме. Нацисты писали ему угрожающие письма и швыряли камни в окна. Барлах умер в полном одиночестве в октябре 1938 года. В одном из своих последних стихотворений он говорит об убийцах, заполнивших улицы…
Достаточно привести лишь несколько примеров того, как многие ученые превозносили Третий рейх. В манифесте, составленном немецкими учеными в 1933 году, они писали: «Фюрер призвал нас голосовать за него. Он ничего не просит у нации, он предоставляет ей право свободно решать – быть или не быть. Завтра нация будет голосовать – ни много ни мало – за свое будущее. Неужели это возврат к варварству? Конечно же нет! Это призыв к неприкосновенной независимости. Это возрождение очищенной молодости. Нация вновь обретает истину своего бытия. Мы отвергаем обожествление мышления, не основанного на почве и силе. Мы видим конец всей этой философии. Национал-социализм не заменяет одну часть на другую, наша революция означает полное изменение нашего немецкого бытия».
Профессор Юлиус Петерсен радовался появлению «давно ожидавшегося вождя. Теперь мы ясно видим нашу конечную цель. Провозглашен новый рейх». Он соглашался с Розенбергом и Чемберленом в том, что «нордические черты видны в учении Христа», и ставил автобиографию Гете «Поэзия и истина» рядом с «Моей борьбой» Гитлера.
Профессор Герберт Цисарж с удовлетворением утверждал, что национал-социализм переоценил все ценности. «Творческий человек восстал против торгаша, лишенные корней всезнайки уступили место национально мыслящим людям, индивидуализм сметен диктатурой сообщества, личность, воспетая Гете и Гумбольдтом, заменена идеалом вождя». В сборнике, составленном многими авторами по случаю пятидесятилетия Гитлера, Цисарж писал, что «теперь наши глаза широко открыты, и мы ясно видим возрождение наших германских истоков, берущих начало в эпохе Лютера, в эпохе Гердера».
Одним из самых ничтожных «историков» литературы можно считать Йозефа Надлера; за период между 1924 и 1950 годами он трижды переписывал свою «Историю немецкой литературы». Он такими словами подытожил развитие Германии под властью Гитлера: «Возрождение Германии, конечно, оказало сильное влияние на все германские страны. Одна эпоха погибла, уступив место другой. Возникновение и упрочение всемирного государства гарантируется Новым рейхом». О вожде этого рейха Надлер говорил, что «он поведет к миру и принесет свободу. Его поступки вдохновили писателей и поставили перед ними новые задачи. Сам Рейх похож на поэму, видимую и слышимую всеми объединенными нациями». «Моя борьба» Гитлера – это «проект новой эпохи»; у этой книги нет ни предшественников, ни аналогов в немецкой литературе. Национал-социалистическое движение, «духовное движение», сопровождалось песнями его поэтов – «Германия, проснись!» Дитриха Эккарта, «Песня флага» Хорста Весселя и поэмами Бальдура фон Шираха. Надлер также восторженно отзывался о военной прозе Юнгера и других, кто показал «героизм» и «метафизику» войны. «Война есть смысл мужской жизни, вой на – порядок нового мира. Только нордическая раса руководствуется этой солдатской жизненной философией нижнесаксонского племени».
Адольфа Бартельса Надлер высоко превозносил за то, что тот своей расовой энергией противостоял космополитическому рационалистическому образованию и еврейству как носителю внерасового духа, а также за то, что Бартельс верил в «арийское происхождение Христа, в немецкое крестьянство и в немецкого спасителя».
Надлер являет собой показательный пример немецкой шизофрении. После краха хозяина он сказал, что его нацистская история литературы не имеет ничего общего с расовой психологией и что он лишь стремился к объективности. В 1950 году он выбросил из своей книги все нацистские непристойности, цинично заметив по этому поводу: «Сокращение произведения – это тоже искусство. Из истории надо выбросить многих писателей, исповедовавших официальную в то время идеологию. Они ушли в политическое и историческое небытие вместе со своим фюрером»; «Искатель истины ни за что не отвечает. Его нельзя сделать ответственным за тот факт, что дважды два равняется четырем».
Что же касается профессоров и преподавателей других специальностей, то здесь мы видим картину еще большей деградации и варварства науки в Третьем рейхе. Можно привести всего несколько из более чем тысячи примеров. Книгами, написанными гитлеровскими учеными, историками и юристами, можно заполнить целую библиотеку.
Профессор Гёттингенского университета Лихтенберг сказал в XVIII веке, что существует два вида проституток – девицы легкого поведения и немецкие профессора.
В 1933 году двенадцать евреев, лауреатов Нобелевской премии, и множество евреев профессоров и преподавателей были вынуждены навсегда покинуть нацистскую Германию. Знаменитый ученый профессор Макс Планк сказал фюреру, что это «преднамеренное членовредительство» – заставлять одаренных евреев уезжать из страны, ибо «мы нуждаемся в их знаниях, а теперь они будут работать на благо других стран». Гитлер не слушал Планка, назвавшего действия фюрера «государственной изменой». Сын Планка Эрвин был повешен за участие в неудавшемся заговоре против Гитлера. Профессор Й. Броновский сказал о Планке: «Он научил мир новой физике, но две войны и нацистский террор показали, что великий патриот не может ничему научить Германию». Профессор Норман Бентвич пишет: «Начиная с 1933 года свет гуманизма и науки померк в странах Центральной Европы, они – одна за другой – погружались во мрак невежества и варварства. Но в остальном мире еще ярче загорелся свет науки и гуманизма». Бентвич напоминает, что сказал сэр Уинстон Черчилль в 1940 году: «Выгнав евреев из Германии, немцы снизили качество своей науки и техники, и в этом отношении мы их, конечно, опередили». В 1933 году Германию покинули более тысячи двухсот ученых. Одна из немногих достойных немецких газет, главный редактор которой провел шесть лет в гитлеровских тюрьмах, писала в 1954 году: «Ни один из немецких лауреатов Нобелевской премии, вынужденных покинуть Германию, не вернулся к нам после войны. Это большая потеря для немецкой науки. Это одно из худших последствий гитлеровского режима».
