«Как в кино», – подумал он.
– Бросай стрелу в мать, – так же спокойно, как и прежде, сказал покемонский князь.
Ваня был так удивлён спокойным тоном покемона, что не разобрал сказанного.
«Зелье из бледных поганок таки подействовало», – подумал он, удивлённо рассматривая покемона.
– Чего вылупился? – Князь медленно, чуть ли не по слогам выговаривая слова, задал свой вопрос.
«А, это у него губы задеревенели от поганок, – догадался Ваня. – Наверное, не только губы, но и мозги тоже, если они вообще у него есть».
– Позовите переводчика, – приказал князь. – Эта дубина не понимает, что ему говорят.
Переводчика звать и не нужно было вовсе, потому что стоял он рядом и тут же приступил к «толкованию», перемежая каждое слово ударом по голове. По окончании перевода лицо готовящегося к стрельбе выразило ещё большее недоумение, чем до него.
– Он снова не понял. Повторить перевод, – так же, почти по слогам, приказал спокойный, как удав, покемонский князь.
Переводчик выполнил приказание.
Ваня, до которого стало медленно доходить, что от него требуется, казалось, вообще потерял дар речи.
– Этой дубине нужен двойной переводчик, – спокойно подытожил князь.
– Не надо! – крикнул Ваня, сколько было сил. – Я всё понял, но метать гарпун не буду!
– Не будешь? Будешь! – Это был голос зелёного покемона. – Ещё как будешь, – добавил покемонский шут и вышел на авансцену разыгрываемого действа. – Благородненького решил из себя покорчить? Ну, покорчь, покорчь две минуточки.
Покемоны, стоявшие справа от шута, прыснули, как по команде, а шут с нескрываемым удовольствием продолжал:
– А когда ты там на мать свою кричал, благородство твоё где было, благородненький ты наш? Ты нас тогда слушался, все наши команды выполнял, а теперь-то уж и подавно послушаешь.
Ваня смотрел на шута широко раскрытыми глазами, не понимая, о чём тот говорит.
– Ну, чё, фокус показать? – загадочно спросил покемонский шут.
Все покемоны злобно захихикали:
– Показать, показать.
Шут принял позу метателя стрел. За этим тут же последовал приказ, сказанный неожиданно громким голосом:
– Правую руку со стрелой поднять! – скомандовал он, и сам сделал то же самое.
Против своей воли Ваня сделал всё, как показал покемон.
– Прицелился в грудь! Бросай!
Ваня повторил всё, что ему показали, и стрела-гарпун, тяжело ухнув, полетела в мамину грудь. Но, не долетев всего чуть-чуть, она развернулась и больно вонзилась ему в грудь.
– Ай, – вскрикнул он, и почувствовал, что стрела пронзила насквозь его бестелесную душу, пригвоздив её к стоящему за ним столбу.
– Хороший мальчик! – одобрительно зашумели покемоны. – Хороший! Хороший!
Хоть тела у Вани не было, но было очень больно. Наверное, если бы это произошло там, на земле, с его физическим телом, было бы не так больно, потому что здесь к этой физической боли добавлялось ещё и ощущение вечности и вечно не проходящей боли, смешанной с угрызениями совести, которая здесь не умолкала никогда и ни при каких обстоятельствах.
В руках у Вани появилась вторая стрела, и всё повторилось сначала: мысль и действие, соединённые злой волей покемона, заставляли его сделать то, чего он никогда бы не сделал своей собственной волей, и он снова бросил стрелу-гарпун в маму. Точно так же, как и в первый раз, не долетев совсем немножко, стрела развернулась и вонзилась в него.
Пригвождённый двумя стрелами, Ваня беспомощно повис на столбе, а покемоны исчезли, как будто их и не было вовсе. Образ мамы тоже исчез, и Ване стало мучительно стыдно за себя и за свою глупость. Но самое ужасное было в том, что сойти с этого столба, у него не было никакой возможности. Он висел, страдая от воспоминаний и от реальности, в которой находился. Но в какой-то момент ему показалось, что откуда-то доносится чей-то стон.
Ваня поднял голову и обнаружил, что был здесь не один. Вокруг него на столбах висели такие же пригвождённые души. Их было много, очень много. Все они были разного возраста, как говорится, млад и стар, но все – пригвождены к столбам. Ваня увидел, что у некоторых пригвождены и руки и ноги.
«Эти били родителей и руками и ногами», – осознал он.
У других были пригвождены только руки.
«За рукоприкладство», – констатировал Ваня.
У некоторых стрел было много, и они были везде, куда только можно было их воткнуть.
«Мама, благодарю тебя, – подумал Ваня, глядя туда, где ещё недавно находился мамин образ. – У меня только две стрелы».
Эта мысль вроде бы немного его утешила, но следующая довела до полного отчаяния:
«Мои стрелы в грудь, туда, где сердце...»
Сколько Ваня провисел на столбе своего позора, сказать было трудно. Здесь не было земного времени. Одна минута страданий была, быть может, сравнима с годом страданий на Земле. Возможно, прошла минута, или секунда, или несколько секунд.
«Какая разница? – думал Ваня безучастно. – Конца этому нет и не будет!»
Прошло ещё какое-то время, и наступил момент, когда в висок начала стучаться мысль, отвлекающая от поглотившего его страдания. Эта мысль всё твердила и твердила о том, что руки у него свободны. Ваня отгонял непрошеную гостью прочь, но мысль не отступала. Она стучалась и стучалась до тех пор, пока не заставила Ваню думать.
«Если так важно, что у меня свободные руки, значит, я могу ими что-то взять? Но что я могу ими взять? Какая глупость! Чего ты пристала? Уйди, не мучай, мне и без тебя тошно».
Ваня отбивался от назойливой мысли, и она уходила, но непременно возвращалась вновь.
Тогда он стал рассматривать свои руки. Они были покрыты какой-то вонючей грязью. Откуда она? Где он мог так вымазать свои руки? Ваня опустил голову и увидел, что не только руки, но и весь он был покрыт слоем этой грязи. Потом он заметил, что страдания висевших неподалёку от него душ, усилились после его появления здесь.
«От запаха, который исходит от меня, они теперь страдают ещё больше, – догадался он. – Но что я могу поделать?»
Ваня стал пробовать очистить себя от грязи, но она так сильно присохла, что отпадала только после очень больших усилий, которые ещё больше усиливали его собственное страдание.
– Простите меня, но я ничем не могу вам помочь. Эта грязь так въелась в меня, что от неё не очистится, – сказал он, так и не дождавшись ответа.
Прекратив бессмысленные попытки, Ваня снова беспомощно повис на столбе, но мысль о том, что руки у него свободны, тут же вернулась.
– Отстань, слышишь? И без тебя тошно, сказал же тебе! – огрызнулся Ваня вслух и вдруг почувствовал, что у него горчит во рту.
