Одним из посылов пропаганды, направленной на завлечение населения оккупированной территории СССР на работу в Германию, был призыв «собственными глазами… увидеть условия жизни и работы в Великогермании и сравнить их с условиями в бывшем Советском Союзе»
{497} (характерным являлось указание на то, что СССР уже якобы прекратил свое существование). Пропагандировалось, что работа в Германии — это «великая честь»
{498}, и поэтому «рабочие едут в Германию веселые и с песнями и жаждут познакомиться с немецкими условиями жизни»
{499}. Целью таких посылов было показать «превосходство» Германии, воспитать преклонение перед ней.
Особым аспектом германской политики была борьба с советской пропагандой. Прежде всего это касалось формирования образа войны как «превентивной», а не захватнической со стороны Германии. 5 июля 1941 г., в ответ на проникнутую патриотическим чувством речь И.В. Сталина от 3 июля 1941 г., германское радио объявило: «Германия совершенно не нуждается для ведения войны в зерне Украины или в нефтеисточниках Кавказа»
{500}. Впоследствии публиковались материалы под общим лозунгом «Как СССР готовил нападение на Германию». Одной из мишеней нацистской пропаганды стал советский писатель И.Г. Эренбург, обращавшийся в своей яркой публицистике к русскому национальному фактору. Оккупанты стремились опорочить его — в первую очередь, указывая на еврейское происхождение
{501}. В то же время нацисты сами использовали посылы советской пропаганды, к которым до войны привыкло население СССР, — в частности, антикапиталистическую риторику («без капиталистов, без помещиков»)
{502}.
Наконец, еще одной задачей германской политики на оккупированной территории СССР была деполитизация национального фактора, сведение его к «этнографическим» аспектам. Издававшиеся оккупантами газеты и журналы старались одеть на себя маску «национальных органов» местного населения, часто пользовались народными пословицами и поговорками, публиковали народные песни, статьи о фольклоре, «возрождении национального самосознания», истории страны, материалы по краеведению. Жителям оккупированной территории оккупанты внушали, что их чаяния должны быть ограничены удовлетворением бытовых нужд
{503}.
Деполитизация настроений была необходима для выполнения задачи по маскировке планов колонизации оккупированных территорий СССР. Вопрос о национальном будущем народов, проживающих на оккупированных территориях, обходился молчанием. План работы пропагандистов СД, изданный 29 марта 1942 г., гласил, что в беседах с местным населением необходимо избегать политических дискуссий
{504}. Солдаты и офицеры вермахта получили указание_«не касаться вопросов “будущего устройства” в завоеванных областях»
{505}. А. Розенберг дал указания о недопустимости высказываний, что «оккупированные… восточные области являются германской колонией, и что с населением следует обращаться как с жителями колоний», так как «такого рода высказывания способствуют сильным волнениям среди населения»
{506}.
Третья задача германской национальной политики — разобщение народов оккупированной территории — решалась с помощью реализации особых мер политики и пропаганды в отношении каждой отдельной нации. С этой целью Министерство «восточных территорий» изучало проблемы «взаимопонимания и взаимоотношения народов, входящих в состав СССР», национальную политику СССР, фольклор, «психологию народов СССР, и происшедшие [в ней] изменения за 23 года»
{507}. Отслеживался национальный состав населения отдельных регионов Советского Союза
{508}. Приказ руководителя РСХА Р. Геидриха от 2 июля 1941 г. гласил: «Необходимо класть в основу [политики] различия между отдельными народностями… и, где только возможно, использовать их для достижения цели». Было предписано обращаться к гражданскому населению «на его собственном языке», «говорить только о русских (не о великороссах), об украинцах (не малороссах), о белорутенах
[28]
(не белорусах), о Советском Союзе (не просто России)», так как «Россией является лишь территория, населенная русскими»
{509}.
Разобщение народов осуществлялось не только на оккупированной территории, но и в отношении «остарбайтеров», к которым применялся дифференцированный подход по национальному признаку
{510}. Кроме того, разобщение населения происходило и в рамках одной и той же нации. В населенных пунктах прифронтовых районов была создана такая обстановка, чтобы жители не могли общаться друг с другом без надзора оккупантов или старост
{511} и не могли контактировать с советскими партизанами. Некоторым крестьянам германские власти раздали скот и иное имущество, отобранные у селян из других деревень, после чего натравливали их на первых
{512}.
Политика оккупационных властей в отношении русского народа базировалась на трех аспектах — этнопсихологическом, антисоветском и «прогерманском». Первый аспект заключался в том, чтобы сделать «сильный упор на русскую душу», то есть на ментальную, а не политическую составляющую национального фактора. Оккупанты рассчитывали, что русское население отвергнет «какие-либо политические лозунги», так как «перегружено» ими при советской власти
{513}, что должно было помочь предотвращению перехода национальных чувств в политические притязания. Поэтому был наложен запрет на то, чтобы не только «заикаться о будущем России, а и употреблять само слово “Россия”»
{514}. Антисоветский аспект германской политики был реализован в отношении русского народа через пропаганду того, что все «советское» является врагом «русского». «Прогерманский» аспект политики был направлен на воспитание у русских дружественного отношения к Германии и немцам. Нацистские пропагандисты считали, что «русское население хочет узнать… о Германии, национал-социализме и фюрере», и разрабатывали материалы на эти темы, «адаптированно к русскому менталитету»
{515}. В пропаганде, направленной на русское население, использовались также манипулятивные и провокационные методы. Например, было распространено «Официальное сообщение Германского Верховного Командования» о мифических «зверствах советских властей в отношении германских военнопленных». Сообщалось, что германские власти воздерживаются от публикации этих материалов в Рейхе, чтобы не «препятствовать возникновению ненависти у немецкого народа к русскому народу»
{516}.
