Советская национальная политика на оккупированной территории имела свои особенности в отношении каждого отдельного народа. Особенно важной была политика, направленная на русское население, — не только ввиду государствообразующей роли русского народа, но и потому, что линия фронта с сентября — октября 1941 г. проходила по русской этнической территории. Следует отметить, что в советской национальной политике, осуществлявшейся в тылу СССР и Красной Армии, русский национальный фактор уже с июля 1941 г. занял одну из главных позиций, потеснив доктрину «советского патриотизма», а с лета 1942 г. стал превалировать
{737}. Однако в политике по отношению к русскому населению оккупированной территории была использована комбинация доктрины «советского патриотизма» («советской общности») и «национального фактора», с явным доминированием первого («советско-национальный фактор»). Материалы пропаганды, направленные на русское население, часто имели этнически нейтральное обращение: «Советскому населению», «Советским женщинам» и т.д. Акцентирование на русских национальных мотивах не было приоритетным, а использовалось, в основном, для напоминания о национальной гордости, на которую покусились германские оккупанты (например, что оккупантам «не дождаться… чтобы русские в пояс чужеземцу поклонились»)
{738}. В такой направленности политики проявилось апробированное еще в предвоенные годы смешение «русской» и «советской» идентичностей. Причиной использования именно такого подхода было то, что, во-первых, значительная часть гражданского населения оккупированной территории проявила невысокую лояльность по отношению к Советскому государству и заняла выжидательную позицию. Поэтому советские власти пытались повысить уровень этой лояльности, сделав упор на «советскую идентичность». Во-вторых, как уже говорилось, германские оккупанты активно использовали русский национальный фактор в своей политике, разжигая антисоветские настроения и спекулируя на том, что под властью Германии (или в «союзе с Германией») у русского народа могло состояться некое «лучшее» будущее. Поэтому советская пропаганда подчеркивала, что реализация русских национальных интересов возможна только в рамках «советской общности», и пыталась тем самым разоблачить лживость «национальных посылов» германской политики.
Акцентирование «русского фактора» в чистом виде проявило себя фактически только в противодействии коллаборационизму (несмотря на то, что наличие коллаборационизма отвергалось официальной пропагандой
{739}, руководство страны было осведомлено о том, что происходило на оккупированной территории). Материалы пропаганды, обращенные к полицейским, напоминали им, что они «русские люди», стыдили за «услужение немцам» и призывали переходить на сторону партизан — «родных русских людей», вместе они могли исполнить «священный долг перед родиной, перед русским народом»
{740} и искупить вину за то, что поддались на обман и стали «не только… изменниками Родины, но и слепым орудием в руках империалистов против русского народа». Очевидно, считалось, что апеллировать к «советскому патриотизму» коллаборациониста бесполезно, поэтому подействовать могло только обращение к национальным чувствам. Особым фронтом работы был «Локотской округ», где ситуация с коллаборационизмом была наиболее тяжелой, и поэтому на территории «округа» издавались специальные листовки, обращенные к «русским полицейским»
{741}.
Советская политика, направленная на украинское
{742}, белорусское
{743}, прибалтийское
{744} и др. население оккупированной территории СССР, также сочетала «советский» и «национальный» факторы — на аналогичных основаниях, что и политика, направленная на русский народ. На Украине особенностью политики был дифференцированный подход к населению основной (центральной и восточной) и западной частей республики. В первом регионе пропаганда велась, как на украинском, так и на русском языке
{745}, а во втором — в основном, на украинском языке, и с большим упором на «национальный» аспект — например, разоблачалось ограничение оккупантами использования украинского языка
{746} (такой посыл мог иметь своей целью создать у населения негативные коннотации между германской оккупацией и польским владычеством в 1920–1939 гг.). Больше внимания также уделялось дискредитации германской пропаганды
{747}. Очевидно, считалось, что население Западной Украины, вошедшей в состав СССР только в сентябре 1939 г., имеет особый менталитет, менее «советизировано» и лучше реагирует на пропагандистские посылы, апеллирующие к национальным чувствам.
Одним из главных направлений советской политики на оккупированной территории Украины — в первую очередь, ее западной части, — была идеологическая борьба против ОУН, приверженцы которой именовались «губителями украинского народа» и «верными псами каннибала Гитлера». Советская пропаганда дискредитировала антисоветскую и антирусскую пропаганду ОУН
{748}, сообщая о том, что украинские националисты («желто-блакитная банда») — это «всемирные лгуны», которые, прикрываясь национальными лозунгами, помогают германским оккупантам. Украинцев призывали «уничтожать желто-блакитных предателей»
{749}. Действительно, оуновская пропаганда могла быть опасной, так как она педалировала такие негативные аспекты советской истории Украины, как «голодомор», раскулачивание, репрессии и пр., а также представляла ОУН в качестве единственного защитника украинских интересов, сражающегося «на два фронта» — против СССР и Германии.
Контрпропаганда на Украине опровергала нацистские утверждения об «ужасах советской власти», «зверствах НКВД» и т.п. Когда германские власти распространили материалы о массовых расстрелах в Виннице в 1937–1938 гг., в советских листовках была опубликована информация о том, что это в 1941 г. оккупанты «сами расстреляли и замордовали наших отцов и братьев, которые там находились в военных лагерях». В то же время «советский фактор» в пропаганде на Украине использовался не очень широко. Применялись призывы «бить фашистов и выгнать непрошеных со славной нашей Украины» без апелляции к восстановлению советской власти
{750}.
В Белоруссии национальный фактор в советской политике использовался, в основном, в борьбе против коллаборационизма. С одной стороны, советская пропаганда отрицала масштабность этого явления, утверждая, что «среди белорусского народа фашистам не удалось найти квислингов»
{751}. С другой стороны, приходилось признавать значимость этой проблемы. Созданная оккупантами «Белорусская самопомощь» именовалась «немецкой петлей на шее народа», которая «помогает немцам», а ее руководители «стараются внести разлад в наш народ, отравить его звериным национализмом». «Добровольцы» были объявлены «предателями народа» в предложенных оккупантами якобы «белорусских мундирах». Белорусских «полицаев» порицали за то, что они являются «немецкими холуями»
{752}. Интересным фактом является использование в пропаганде и «общерусского фактора» — так, листовка, изданная на белорусском языке и адресованная полицейским, гласила: «Ты русский человек и твое место в рядах борцов за честь и свободу нашего народа, за его независимость»
{753}. Особая политика проводилась в Западной Белоруссии, где, как и на Западной Украине, население было менее «советизированным». Здесь пропаганда была направлена менее на педалирование «советского» и «общерусского» факторов, и более на разоблачение подавления германскими властями белорусского языка и пр.
{754} В Белоруссии влияние местных националистов было гораздо слабее, чем на Западной Украине, поэтому здесь борьба с национализмом не была приоритетом советской политики.
