– Давно вы здесь? – поинтересовался он, наливая Якобине из бутылки.
– Чуть больше трех месяцев, – тихо ответила она. Ее ноги сами собой шагнули к стулу, она осторожно присела на краешек, слегка наклонившись вперед, словно была готова убежать в любой момент. Поблагодарив, взяла рюмку, почувствовала резкий запах жидкости и сделала маленький глоток. Напиток обжег язык, горячей каплей скатился по горлу, оставив сладкий привкус, через некоторое время в ее животе стало тепло.
– Как, нравится? – Ян Моленаар пополнил свою рюмку и сел на свой стул.
Якобина кивнула.
– Да, очень. – Она отпила еще немного. – Вы давно здесь? Или вы тут родились?
– Нет, я приехал сюда в двадцать лет. После учебы. Вам не помешает, если я закурю?
– Нет, конечно, нет. – Якобина испытывала тайную слабость к табачному дыму, ей нравился запах табака, ей чудилось в нем нечто мужское, отчаянное. Помедлив, она осторожно поинтересовалась: – Что же вы изучали?
Ян Моленаар улыбнулся, раскрыл серебряный портсигар и достал сигарету.
– Теологию. Вы мне не поверите, но я – миссионер.
Якобина удивленно взглянула на него, а он постучал сигаретой о край стола, взял ее в губы и прикурил. Подмигнул ей, погасил спичку и положил на край пепельницы.
– Понятно, – усмехнулся он, затянулся сигаретой и выпустил дым изо рта. – Миссионеров представляют себе либо как седовласых, сумасшедших чудаков, либо как строгих монахов.
Он негромко засмеялся, и на лице Якобины тоже появилась неуверенная улыбка. Она сделала еще глоток.
– Почему вы стали миссионером?
Ян Моленаар задумчиво смотрел на огонек своей сигареты.
– Потому что я верующий. Потому что я считаю, что каждый человек должен хотя бы получить шанс узнать о христианстве и, возможно, перейти в эту веру.
Якобина подумала о том, что в Батавии не очень-то посещают церковь. Хотя церковь Виллемскерк была близко, за эти три месяца супруги де Йонг не были в ней ни разу. Судя по числу гостей, регулярно проводивших утренние воскресные часы здесь, на веранде и остававшихся на рейстафел, здесь было не очень принято ходить на богослужения.
– Это нелегко, – сказал Ян Моленаар между двумя затяжками. – Здесь, на Яве, сильно распространен ислам. Обе религии очень похожи, но у меня создалось впечатление, что в исламе есть нечто такое, что ближе здешним людям и их образу жизни. Нечто живое, что лучше соответствует народной вере. Нечто более страстное, чем наше трезвое христианство. – Он улыбнулся Якобине. – Но я все-таки не сдаюсь и каждый день вношу свой маленький вклад в миссионерскую работу. Чтобы мои усилия когда-нибудь принесли плоды.
Якобина улыбнулась. Она все больше и больше симпатизировала гостю хозяев. Ее рука, все еще придерживавшая на груди халат, легла на колени.
– Флобер, – пробормотал он после небольшой паузы и погладил кожаный переплет книги, страницы которой уже начали коробиться во влажном воздухе Явы. Потом посмотрел на Якобину. – Что вам нравится во Флобере?
К такому вопросу она не была готова и немного задумалась.
– Флобер … – наконец, тихо ответила она, – живой. Я имею в виду, что в его романах все как в жизни. Там нет героев, только обычные люди с их слабостями и ошибками, далекие от совершенства.
– Такие, как вы и я, – подхватил Ян Моленаар.
От тембра его голоса и от того, как он смотрел на нее, по спине Якобины пробежали мурашки удовольствия. Она быстро выпила еще глоток.
– Пожалуй, – медленно продолжал он, – дамам и господам здесь на Яве не мешало бы почитать Флобера. – Якобина не понимала, к чему он клонит, и молчала. Ей и без того нравилось сидеть с ним в теплой ночи и слушать его рассуждения. – Им не помешает взглянуть на себя в зеркало, ведь Флобер замечательно описывает самодовольную буржуазию. Их экстравагантная жизнь, погоня за наслаждениями – да, и самодовольство! А ведь рядом с ними… – Он с неожиданной резкостью придавил окурок в пепельнице и криво улыбнулся Якобине. – Простите. Я не хотел портить радость от вашей новой родины.
Якобина потрясла головой.
– Нет-нет, вы не портите. Пожалуйста, продолжайте.
Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и со вздохом пригладил волосы.
– Поймите меня правильно, мне очень нравятся и Винсент, и Грит. Мне бы только хотелось, чтобы они оба хотя бы иногда выглядывали за позолоченный край тарелки. Прежде всего, Грит… – Он задумчиво похлопал ладонью по подлокотнику, повернул голову и серьезно поглядел на Якобину. – Тут не читают Флобера. Тут вообще читают очень мало, только газеты, брошюры и деловые отчеты. Ну, разве что какой-нибудь дрянной, сентиментальный французский роман, особенно если он слегка непристойный. Вы когда-нибудь слышали про «леестроммель»? – Когда Якобина покачала головой, он объяснил. – Это цинковый ящик со всяким случайным чтивом, который путешествует по плантациям. Радость для тех, кто живет вдалеке от города. Но содержимое ящика всегда ограничивается старыми журналами и несколькими книгами. Тут, на Яве, немало нидерландцев, которые считают чтение бессмысленным занятием. Они считают, что печатать нужно лишь каталоги и банкноты, а на все остальное не стоит тратить бумагу. – Он замолчал и уставился куда-то в ночь, сердито и задумчиво. Потом снова взглянул на Якобину, и на его губах появилась улыбка. – Вот почему я был так удивлен, что вы читаете Флобера. Удивлен и обрадован.
Щеки Якобины пылали. Она поставила на стол начатую рюмку, и у нее вдруг закружилась голова. Она хотела что-то возразить, но головокружение усиливалось: она с удивлением обнаружила, что в ее рюмке колышется жидкость, сначала немного, потом все сильнее. Раздался отдаленный рокот, более медленный, глубокий и грозный, чем небесный гром. Более мощный и грозный. Бутылка, рюмки и пепельница запрыгали на столе; под Якобиной задрожал стул. Вытаращив глаза, она смотрела на Яна Моленаара.
– Что это?
– Землетрясение, – спокойно объяснил он и схватил бутылку, которая стала падать со стола. – Скоро пройдет.
Якобина встрепенулась.
– Дети…
– Сидите, – сказал он твердо, но дружеским тоном. – Там с ними Мелати, да они и не заметят ничего. Мы привыкли.
Якобина послушалась его, но крепко вцепилась руками в подлокотники. В самом деле, рокот постепенно затих. Трясло тоже меньше, и вот ночь снова стала тихой и спокойной, словно гладкий, темный океан под безлунным небосводом.
Ян Моленаар отпустил бутылку и удивленно поднял брови.
– Что, вы еще не видели здесь ни одного землетрясения?
Якобина покачала головой.
– Нет, кажется.
Он усмехнулся.
– Тогда быстрее привыкайте, ведь здесь земля трясется постоянно. Повсюду, – он обвел широким жестом сад, – под островами что-то бурлит. Мы живем здесь в активной вулканической зоне – Ява, Суматра и соседние острова – это часть цепи вулканов, которая тянется вокруг земного шара. Вот на Яве сколько вулканов! – Его взгляд устремился вдаль, а голос понизился до шепота. – Местные жители верят, что под землей обитает злой дух по имени Оранг Алийе, властитель огня и дыма. Когда в его владениях плохо идут дела, он от злости выбрасывает из своих ноздрей серу. И если его не задобрить жертвенными дарами, он сотрясает землю и в гневе изрыгает из себя дым и огонь. – Он снова перевел взгляд на Якобину. – Я христианин, но порой думаю, что в этой легенде есть своя правда. По крайней мере, правда то, что под этим райским островом бушует огонь. – Его лицо озарила улыбка. – Простите. Я не хотел вас пугать.
