– А ты могла бы остаться здесь дольше? – хриплым голосом спросил он.
У Флортье забилось сердце, но опасение, что Джеймсу требуется больше времени, чтобы понять, нужна ли она ему, и что он и дальше будет держать ее в неизвестности, вынудило ее на осторожный ответ:
– Да… конечно.
Его губы напряглись, но тут же раскрылись.
– А если на всю жизнь?
– Ты о чем?.. – У нее снова перехватило горло.
Джеймс похлопал Дикси по холке. Потом вздохнул, выпрямил спину и повернулся к Флортье, положив руку на подлокотник скамьи.
– Расамала – не самая большая плантация в этих местах, но у нее хорошие перспективы. Мы, ван Хасселы, не бедные, а я рассказывал тебе, что намерен расширить плантации. Да и здесь, – он махнул рукой, обводя сад, – на участке, я собираюсь построить большой дом, такой, как тебе хочется. Я уже решил, что сезон дождей мы будем проводить в Батавии, чтобы ты не скучала. Или в Бейтензорге, если хочешь. И, конечно, ты ни в чем не будешь знать отказа. Я куплю тебе все, что ты захочешь. – Он серьезно взглянул на нее и накрыл ладонью ее судорожно сцепленные на коленях пальцы. – Ты выйдешь за меня замуж, Флортье?
Множество раз она представляла себе, как услышит этот вопрос. Продумывала каждую мелочь, вновь и вновь упражнялась перед зеркалом, как затрепещут ее ресницы, как она покраснеет и, может, выдавит из себя пару слезинок. Как не станет спешить с ответом, чтобы не показаться опрометчивой, чтобы ее поклонник заволновался и стал ценить ее еще больше, но, впрочем, не настолько долго, чтобы его разочаровать.
Но теперь, когда Джеймс сидел рядом, все это было не важно. Она сразу забыла все его обещания на будущее и лишь смутно помнила, что это прозвучало как исполнение всех ее мечтаний. В тот момент для нее был важен только Джеймс, державший ее за руку. Она не сомневалась, что из ее головокружительной влюбленности вырастет любовь на всю жизнь. С таким мужчиной, как Джеймс ван Хассел, для нее это будет нетрудно.
– Да! – радостно воскликнула она. – О да!
И, когда Джеймс обнял ее, прижал к себе и покрыл ее лицо поцелуями, бормоча «Флортье, моя Флортье», она затопала ногами, засмеялась и издала радостный клич до небес.
22
Якобина в легком кремовом платье с зеленоватой каймой замерла на зеленой лужайке, покрытой сочной травой, и глядела на косуль, которые мирно паслись неподалеку в утренней дымке. Очевидно, их совсем не беспокоило ее присутствие. Невдалеке раскинулся величественный дворец генерал-губернатора. Купола, венчавшие башенки на его многочисленных крышах, отражались в пруду. На поверхности воды плавали плоские тарелки кувшинок; их крупные, с мужской кулак, пурпурные цветки еще не раскрылись.
В Ботанический сад Якобину привезла из отеля повозка. Они ехали по бесконечной аллее деревьев элеми, их ветви смыкались на высоте тридцати локтей над землей в выпуклую крышу, напоминавшую длинный нёф зеленого собора. Никакой искусный витраж не шел в сравнение с фантастическими формами карликовых пальм и папоротников, которые мелькали то между стволов, то прямо на них, и уж тем более с красочными орхидеями, чьи лепестки покрывали древесную кору. В этом саду росли индийские смоковницы, стройные пальмы. Густые плюмерии еще издалека манили к себе сладким ароматом. Различные виды бамбука, от нежных метелок до прочных, как сталь, гигантов, группировались в рощи и рощицы, как и древовидные папоротники, и баньяны с их воздушными корнями и переплетающимися стволами. Вокруг многих стволов вились лианы, их белые цветы пахли лесными фиалками. Среди ветвей висели плоды мангостанов и красных, мохнатых рамбутанов. Повсюду мерцали белые, лиловые, ярко-желтые и пурпурные каскады орхидей. Над верхушками деревьев или между ними – это уж как смотреть – виднелись серо-голубые бока вулкана Салак, а на другой стороне – похожие, словно близнецы, вершины вулканов Гедэ и Пангеранго.
Мимо Якобины пролетели два мотылька; они словно танцевали, быстро взмахивая крылышками. Она с улыбкой проводила их глазами до опушки леса, словно сошедшего со страниц книги сказок – там на одних деревьях висели желтые плоды, похожие на свечки, а на других – на длинных нитях плоды, напоминавшие бурые тыквы или сардельки, поэтому их назвали «колбасные деревья». Красочный фейерверк завершали бугенвиллии.
– Тут удивительно красиво, – пробормотала она.
– Да, – согласился Ян. – Я часто здесь бываю. – Он обнял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал в висок. – Нравится тебе в Бейтензорге? – спросил он, когда они отправились дальше по лужайкам.
Якобина крутила в пальцах мускатный орех, подобранный по дороге. Желтые шарики валялись повсюду. Один из них Ян раздавил каблуком и достал для нее черное ядрышко, покрытое кораллово-красной сеткой, где и находилась сама пряность.
– Да, очень.
В самом деле, она буквально опьянела от впечатлений двух последних дней, после того, как Ян увез ее из Конингсплейна в нанятом экипаже. Начиная с поездки на поезде из Батавии в Бейтензорг, когда ее поразил контраст между огненно-красной землей и нежной зеленью полей злаков, пальмовых рощ и деревьев какао. Мимо них проплывали маленькие селения с плетеными бамбуковыми хижинами, пальмами и бананами. На рисовых полях, по колено в воде, согнувшись, работали крестьяне в пестрой одежде. Они взрыхляли землю, сажали рис, пололи его и собирали урожай. Женщины часто приходили на поле с привязанными к спине младенцами. Голые коричневые дети гнали перед собой серых индийских буйволов.
Сам Бейтензорг очаровал ее ослепительно чистыми фасадами, белевшими среди роскошных садов, которые тянулись вдоль широких улиц, обрамленных деревьями. Тут было спокойно и прохладно, а жизнь текла заметно медленнее, чем в душном климате Батавии. После всей суеты Бейтензорг казался более элегантным и одновременно уютным и легкомысленным. Благодаря частым дождям, выпадавшим даже в засушливый сезон, он утопал в сочной зелени. Отель «Бельвю» – «Прекрасный вид» – не зря носил такое название; им управляли скучающий и желчный немец и приветливая, трудолюбивая голландка. Ян тоже снял там номер, чтобы быть рядом с Якобиной как можно больше времени. С веранды ее номера открывался умопомрачительный вид на Салак. Склоны вулкана были покрыты первозданными лесами и плантациями, голая вершина окутывалась по вечерам синей дымкой, а небо расцвечивалось в роскошные цвета – всевозможные оттенки оранжевого, фламинго и лавандового, празднуя недолгий закат. Между склонами Салака и Бейтензоргом простиралась райская долина. Веерные кроны пальм непрестанно трепетали и раскачивались с сухим шелестом и шепотом, напоминая издали темно-зеленое море страусиных перьев.
Возле отеля протекала река Чиливунг. Якобина уже видела ее в Ботаническом саду и, как выяснилось, в Батавии, где она, превращенная в прямой, как стрела, канал, впадает в море. На берегу реки, рядом с «Бельвю», теснились хижины. Не обращая внимания на постояльцев отеля, взиравших на них с веранды номеров, мужчины и женщины купались по утрам в реке. Днем, пока мужчины работали, женщины мыли в реке посуду, стирали белье, а их дети резвились в воде, словно коричневые лягушата. Так Якобина знакомилась с жизнью местного населения. Во время прогулок по кампонгам и китайскому кварталу они с Яном проходили мимо торговцев фруктами, сладостями, ткачей, мимо простых домиков и хижин, окруженных живой изгородью из цветущей лантаны с зонтиками крошечных, пестрых цветков. Там ярко сияли звезды пойнсеттии, возле которых бегали голые детишки, а женщины слой за слоем наносили причудливый узор на саронги, наливая краску в глиняные горшки. В нанятой повозке они ездили на холмы, окружавшие город, на террасные поля у подножья вулкана Геде, издалека напоминавшие ярусы античного амфитеатра, то изумрудно-зеленые, то шафранно-желтые, то голубоватые и мерцающие, когда солнце отражалось в воде на рисовых полях.
