Дорогая моя, что бы тебя ни удручало, я уверен – завтра или послезавтра это покажется тебе менее важным.
Я надеюсь, что ты чувствуешь, как часто я обращаюсь к тебе в своих мыслях, как мне хочется поскорее увидеть тебя и заключить в свои объятья.
Ян.
34
Обхватив руками колено и подогнув другое, Флортье лежала на широкой кровати и смотрела на Киан Джая.
Он сидел рядом с ней в позе портного; перед ним стоял широкий столик, уставленный множеством пестрых и золоченых мисочек. Держа в ладони одну мисочку, он жадно ел палочками рис с овощами и мясом, которые казались при свете свечей темно-коричневыми, почти черными; он некрасиво чавкал, а на губах блестел жир.
Как и она, он накинул на себя халат, но не стал его завязывать. Ее взгляд направился на его безволосую грудь и живот, собравшийся поперечными складками, а потом и на его член. Сейчас он вместе с двумя шариками лежал на красном шелке и казался безобидным, маленьким и мягким; головка, спрятанная в крайней плоти, еще влажно блестела; такая же влага сочилась у нее между ног и намочила шелковую простыню.
Ее руки еще болели после отчаянных попыток не потерять равновесия на мягком матрасе, когда он, обхватив ее бедра, спаривался с ней, словно с сучкой. Приуныв, она чувствовала, как он впивался пальцами в ее бедра и шлепал ладонью по заду, как вздрагивали ее груди. Но он хотя бы не делал ей слишком больно.
Он вообще редко делал ей больно, с тех пор, как она стала прилагать все силы, чтобы понравиться ему; теперь она угадывала его желания еще до того, как он что-либо приказывал ей или протягивал к ней руку. Когда она сидела в его кабинете в красивых одеждах, которые он ей дарил, в кресле, ему достаточно было только захлопнуть одну из своих конторских книг, и она уже вскакивала, грациозно бежала к его письменному столу, сбрасывала туфельку, терла ножкой его пах. Тогда он вставал и задирал ее юбки, под которыми у нее ничего не было, потому что ему так нравилось. Или она вскакивала верхом на его бедра, расстегивала на нем рубашку и жилетку, ласкала пальцами и губами грудь и живот, соскальзывала на пол, расстегивала брюки и приникала лицом к его паху. Похотливо урча, он извергал семя в ее рот и, довольный, гладил ее по голове. И когда он звал ее, как в этот вечер, в Красную комнату, она, не дожидаясь его приказаний, сама целовала его и ласкала языком там, где ему нравилось.
Киан Джай сделал из нее квалифицированную жрицу любви и платил за это дорогими подарками, растягиванием губ, означавшим у него улыбку, а иногда даже ласковым словом. А также бурными поцелуями, когда его губы и язык вызывали блаженный отзвук в ее животе, опьяняли рассудок и на очень краткие, блаженные мгновения заставляли забыть, кем она для него была. И прикосновением его рук, почти нежных, ласкавших ее кожу, как ласкал шелк; после них ей хотелось продолжения, хотелось большего. А иногда, когда он обращался с ее телом, как с драгоценностью или с особенным деликатесом, она даже наслаждалась, когда он осторожно входил в нее и нежно любил. И потом долго ненавидела себя за это.
– Вот. – Он поднес к ее губам кусочек мяса, вероятно, особенное лакомство, но она покачала головой.
Флортье не нравилась здешняя еда, она была для нее слишком чужая. Да и выглядела странно, даже неаппетитно; иногда и запах был неприятный, и вкус странный. Она казалась ей слишком сладкой, с избытком пряностей, не подходивших друг к другу или добавленных не в тех пропорциях и раздражавших нёбо. У нее и так не было аппетита, сидела ли она в столовой одна или с Киан Джаем за длинным столом перед всеми мисочками и горшочками с пестрым китайским декором. Чаще всего она держала при себе вазу с фруктами или сладостями и ела их, глядя на цветущий сад под окном.
Но он всегда заставлял ее съесть кусочек.
И теперь она послушно открыла рот и потом долго жевала резиновое мясо, пока ей не удалось его проглотить.
– Я совсем ничего не знаю о тебе, – прошептала она через некоторое время.
Он опустил палочки и удивленно взглянул на нее, облизал губы и вытер их ладонью.
– И не пытайся узнать. Тогда ты не найдешь у меня слабых мест, по которым потом сможешь нанести удар, чтобы отомстить или сбежать. Я ведь сказал, что найду тебя где угодно.
Флортье покраснела, опустила голову и прижалась ртом и носом к колену, чтобы скрыть свое смущение. Он просто видел ее насквозь.
Наполняя новыми кушаньями свою мисочку, он наклонился вперед и мельком взглянул на нее.
– Что ты хочешь узнать обо мне?
Флортье закусила нижнюю губу и посмотрела в сад, где иногда гуляла с его разрешения, любуясь на орхидеи, лилии и огненные канны. В такие часы она даже забывала, почему она здесь. Но потом случайно смотрела на дом и видела Киан Джая, стоявшего у окна своего кабинета. Он смотрел на нее, а сам вполуха слушал кого-то невидимого ей и отвечал ему, слегка повернув голову. Возможно, это был слуга Цзянь, тот самый, который, по приказу хозяина, заговорил с ней тогда возле «Европы», или посетитель, которого ей не полагалось видеть, из-за чего ее и отправили гулять в сад. Иногда ее отрывали от грез голоса и детский смех, доносившиеся из-за стены.
– Что находится за стеной сада?
Его губы растянулись, пока он перемешивал палочками рис, овощи и густой соус.
– Моя другая жизнь. Мои жены и дети.
Флортье вскинула голову.
– Ты женат?
Киан Джай хохотнул, коротко и сухо, почти хмыкнул.
– Разумеется. Даже дважды. У меня две жены и три наложницы, и от них у меня восемь детей, пять сыновей и три дочери. Возможно, на будущий год я женюсь еще раз. Мне предложили в Китае хорошую невесту. – Он с усмешкой посмотрел на нее. – Я – счастливый мужчина.
Флортье смотрела перед собой; при всем старании она не могла представить Киан Джая заботливым супругом и любящим отцом. Интересно, он обращался со своими женами так же, как с ней? Или держал ее в своем доме, потому что мог вытворять такие вещи только с ней? Она задумчиво взглянула на него.
– Удивляешься? – усмехнулся он.
– Да, – призналась Флортье.
Он испытующе посмотрел на нее.
– Еще есть вопросы?
Она невольно улыбнулась.
– Откуда ты так хорошо знаешь голландский?
Киан Джай помрачнел и ответил не сразу.
– От моей бабки. – Он медленно пошевелил палочкой овощную полоску. – Она родилась на востоке Явы и девочкой работала в доме чиновника. Он был вдовец с дочерью. Та хотела выучить малайский и поэтому учила мою бабку говорить по-голландски. Тогда это было еще под запретом. Когда моя бабка подросла, чиновник затащил ее в постель, а потом прогнал из дома, потому что она не хотела избавиться от ребенка – моей матери. – Он посмотрел на Флортье и криво усмехнулся. Потом подцепил палочками кусок мяса. – Так что я лишь наполовину китаец. Другая моя половина яванско-голландская. Еще я учил голландский, занимаясь делами.
