– Между прочим, когда мы объявили о предстоящей выставке, я получила уже массу отзывов, – сказала Эрин. – Реакция впечатляющая. По-моему, успех будет феноменальный.
– Боюсь, наша галерея недостаточно велика, чтобы вместить всех людей, которые придут на выставку, – вздохнул Гарет. – Мероприятие такого масштаба мы еще никогда не проводили.
– Я боялась, что художника отпугнет такая публичность. Но раз ты обещаешь, что он придет на открытие… Это действительно замечательно.
– Как я уже говорил, он не уверен в себе, в своем таланте. Поэтому и скрывается от публичности. Возможно, благодаря выставке что-то изменится.
– В этом я не сомневаюсь.
Брэдли договорился с Альбертом, что они встретятся в галерее в пятницу вечером, в шесть часов. Эрин и Гарет ждали их с бутылкой шампанского.
Гарет надеялся, что Брэдли приведет с собой художника, и был разочарован, когда сын явился один.
– Ну, вот и наша фреска, – сказал Брэдли и сдернул огромную ткань, закрывавшую стену.
Гарет, Эрин и Альберт молча смотрели на картину. Никто не произнес ни слова.
Какое-то время Брэдли пристально вглядывался в их лица.
– Ну, что? – спросил он, наконец. – Скажите хоть что-нибудь! Я умираю от любопытства.
– У меня… у меня просто нет слов. Это… это просто невероятно, – проговорил Гарет, склонив голову набок.
– Просто непостижимо, – поддержала отца Эрин. – Художник ухитрился передать атмосферу опаловых полей в Кубер-Педи так, словно был там сам. Удивительно!
– Правда? – взволнованно спросил Брэдли. За эти дни он еще раз встречался с Джонатаном, жадно слушал его рассказ про опаловые поля и задавал множество вопросов. Так что в итоге составил живое представление о месте, где был найден уникальный опал.
– У меня ощущение, что я снова оказалась там, – прошептала Эрин. Ей вспомнилось, как они с дядей ходили от лагеря к лагерю и как дядя разговаривал со старателями. – Я прямо-таки чувствую запах горячей пыли и жарящегося на кострах мяса.
Закат солнца был написан в теплых красных и золотых тонах. По всему полю возле шахт виднелись груды камней и маленькие палатки старателей. У костра сидел мужчина в рубашке с коротким рукавом, молескиновых штанах и стоптанных, грязных сапогах. Над красными язычками пламени висела большая жестяная банка, в ней уже кипела вода. В одной руке старатель держал кружку с чаем, в другой только что найденный опал и устало рассматривал свою находку. Его загорелое, бородатое лицо было покрыто пылью. Но в его глазах горела искорка надежды.
– Жаль, что мы не можем продать стену, – вздохнул Альберт. – Она принесла бы нам целое состояние.
Гарет выстрелил пробкой в потолок и наполнил шампанским четыре бокала.
– Мне хотелось бы, чтобы художник был здесь и чокнулся с нами. Давайте выпьем за лучшую выставку в истории нашей галереи. – Все подняли бокалы и хором сказали: – За наш успех!
Утром в субботу Джонатан и Марли пришли в галерею. Эрин не могла скрыть радость. Гарет, Брэдли и Альберт удивленно вытаращили глаза, когда Джонатан достал из сумки «Австралийскую Олимпиаду» и показал всем. Два могучих полицейских стояли по обе стороны тумбы, на которой будет лежать уникальный опал.
– Ни на секунду не спускайте глаз с этой драгоценности, – сказал им Гарет, положив опал на предназначенное для него место. – Если он пропадет, я не дам и ломаного гроша за вашу жизнь, – добавил он в шутку.
– Я запихнул в медвежонка обычный известняк, чтобы Марли не удивлялась, почему ее Гула внезапно стал легким, – шепнул Джонатан на ухо Эрин.
Выставка открылась в два часа. Вскоре в галерее уже теснились двести пятьдесят человек. Другие стояли на улице и ждали своей очереди. Всем хотелось взглянуть на самый крупный опал в истории и сфотографировать его. Подест был отгорожен от зала канатом, чтобы никто не мог дотронуться до камня. Многие спрашивали, что за художник написал такую интересную фреску.
Гарет произнес краткую речь и сообщил собравшимся, что создатель фрески тот самый художник, чьи картины украшают стены галереи. Дальше произошло неожиданное: буквально за считаные минуты были распроданы все картины, причем по гораздо более высокой цене. Эрин еле успевала записывать заказы на новые картины.
– Брэдли, твой художник уже здесь? – взволнованно спросил у сына Гарет. – Я буду рад, если он сам увидит свой успех.
Брэдли повел отца к хранилищу картин.
– Он что, прячется в хранилище? – спросил Гарет.
– Нет, он здесь, папа, – ответил Брэдли.
– Где же? – удивился Гарет и обвел взглядом зал. – Только не говори, что он решил и дальше оставаться анонимом. Мне действительно хочется взглянуть на него.
– Сейчас ты это сделаешь, – ответил Брэдли, потом набрал полную грудь воздуха и подал отцу руку.
Гарет озадаченно посмотрел на протянутую руку, потом взглянул в лицо сыну.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он.
– Па, я и есть художник, – заявил Брэдли.
– Сын! Сейчас не время для шуток, честное слово.
– Я не шучу, па, – обиженно возразил Брэдли. – Я написал фреску и остальные картины.
Гарет наморщил лоб, пытаясь постичь смысл слов, сказанных сыном.
– Но ведь ты не умеешь рисовать! – Он знал, что Брэдли мальчишкой любил смотреть, как работала его мать, но это было давно.
– Умею, па! Я написал фреску и все, что ты тут выставил.
Гарет даже онемел от неожиданности.
– Почему же… почему ты никогда нам не рассказывал об этом?
– Потому что думал, что у меня нет таланта. Во всяком случае, такого, как у мамы.
Его отец все еще никак не мог опомниться от потрясения.
– Ты думал… – До его сознания постепенно доходил смысл слов Брэдли. – Где же ты работал? – Теперь он не понимал, как это он до сих пор не знал и даже не подозревал, что его сын хороший художник. Это было просто непостижимо.
– В маминой мастерской, в мансарде. – Брэдли знал, что ему там никто не помешает – после смерти жены Гарет больше не заходил туда; по его словам, ему было слишком больно. – Я рано вставал и работал. Иногда писал картины ночью, когда вы спали. Вы ничего не замечали, так как акриловые краски почти не пахнут. Такие краски давно пользуются популярностью в Америке, я заказывал их там. Да и днем я находил время для работы в перерывах между поставками, которые я делал для Фила. А ты в последние месяцы был слишком увлечен…
– …Лорен, – с виноватым видом договорил Гарет. Теперь он все понял. – Значит, ты снова мне лгал. Кажется, это уже вошло у тебя в привычку.
– Да, я знаю. Даю тебе честное слово, что это было в последний раз. Если бы мои картины не понравились Альберту, я никому и не рассказал бы о них. Вот только мне всегда хотелось, чтобы ты гордился мной, а работа по доставке картин, которую я делал для галереи, не слишком располагает к гордости.
