– Значит, нам повезло, – усмехнулся Корнелиус и взглянул на своего спутника, который не мог скрыть, что для него все это забавное приключение.
– Я Джонатан Максвелл, тоже из Лондона, – представился Джонатан. – Я ведь не ошибаюсь? Как приятно услышать родной акцент. К сожалению, я слишком грязный, чтобы подать вам руку.
Корнелиус все равно протянул ему руку.
– Чуточку честно заработанной грязи мне не повредит, мистер Максвелл. Я рад знакомству. Пожалуйста, приходите к нам, когда захотите продать опалы. – Он заметил, что молодой старатель вздрогнул в момент рукопожатия, и слишком поздно сообразил, что у него болят мозоли на руке.
– Я бы охотно это сделал, но вы уж лучше не тратьте на меня время, – вздохнул Джонатан.
Корнелиус озадаченно нахмурился.
– У вас контракт с другим скупщиком опалов?
– Если бы так! Честно признаться, я не нашел пока еще ни одного камня, – сообщил Джонатан. – Думаю, что и не найду никогда. Вероятно, у меня нет нужного инструмента.
– Неужели вам тут никто из опытных старателей не мог дать совет? – озадаченно спросил Корнелиус.
– Нет. Впрочем, с такими людьми я еще и не разговаривал. Но здесь, на участке, не каждый скажет даже, сколько времени.
Корнелиус уже это понял. Они с Эрин целый день и вечер обращались к здешним мужчинам, но с ними почти никто не захотел разговаривать.
– Если хотите, я поспрашиваю об этом для вас, – предложил он.
– Спасибо, я буду вам весьма признателен, – ответил Джонатан. – Если я могу быть вам чем-то полезен, вы просто скажите. – При неровном огне костра он заметил, что молодой ассистент избегал его взгляда и прятался за спину своего патрона. И все время молчал.
– Что ж, у меня будет к вам просьба, – сказал Корнелиус. – Мне хочется, чтобы мой ассистент спустился в шахту и посмотрел, как добывают опалы и как вообще выглядит опаловая жила. Я был бы вам признателен, если бы вы нашли для этого пару минут. – До сих пор Корнелиус не встречал никого, с кем он был бы готов отпустить Эрин в шахте, но Джонатан вызывал у него доверие.
– Я охотно это сделаю, – с готовностью отозвался Джонатан. – Вот только не уверен, смогу ли я дать квалифицированные объяснения, ведь я и сам не все знаю. Что до опаловой жилы… Сомневаюсь, смогу ли я вообще ее разглядеть.
– Понятно, – сказал Корнелиус. – Тогда мы продолжим наши попытки. Желаю удачи, мистер Максвелл.
– Меня зовут Джонатан. Еще раз спасибо. Приятно было встретить здесь лондонцев.
– Мне тоже, – сказал Корнелиус. – Всего хорошего.
– Всего хорошего. – Джонатан хотел бы добавить, как приятно вообще разговаривать с кем-то, но новые знакомые не должны думать, что он жалуется. – Ходите тут осторожнее, глядите под ноги, – предупредил он напоследок. – А то провалитесь в шахту.
– Мистер Максвелл, вероятно, очень одинок, – сказала Эрин, когда они отошли на достаточное расстояние.
– Мне тоже так показалось, – согласился Корнелиус. – Думаю, что другие старатели не слишком дружелюбны к нему. Вот они тут какие. – Корнелиус остановился. – Вероятно, нам надо пригласить его поужинать, когда мы устроимся в квартире, – предложил он.
– Хорошая идея, дядя Корнелиус, – сказала Эрин. – Наверно у него мало денег, иначе он что-то варил бы себе, как остальные.
Внезапно Корнелиусу стало жалко молодого англичанина.
– Мы немного позаботимся о нем, – сказал он.
Джонатан спал несколько часов и проснулся оттого, что кто-то ударил его по сапогу. Он испуганно приподнялся на локте.
– Что такое? – воскликнул он и хотел открыть глаза, но веки отяжелели от усталости и не хотели подниматься. Вероятно, мне это приснилось, подумал он, но тут же ощутил новый удар, на этот раз более сильный. Он застонал, открыл-таки глаза и заморгал. Над ним стояла могучая, темная тень. – Что случилось? – испуганно спросил он. – Если вы хотите меня ограбить… честное слово, у меня есть только грязная рубашка на теле, больше ничего.
– У меня заболела жена. Мне надо везти ее к доктору, – прошипел Андро.
Мгновенно с Джонатана слетел сон. Его сосед держал на своих сильных руках Гедду, словно куклу. Кажется, она была без сознания.
– Присмотри за Марли, ладно? Только не буди ее. – Это был скорее приказ, чем просьба.
– Я позабочусь о ней, – пообещал Джонатан. – Что с Геддой?
– Смотри, чтоб с Марли ничего не случилось, – сказал Андро, не отвечая на его вопрос.
– Да… да, конечно, – пробормотал Джонатан. Ему было ясно, что последняя фраза прозвучала как угроза.
– И ничего не укради. Я сразу замечу, – добавил Андро.
– Никогда в жизни я ничего не крал, – обиженно возразил Джонатан.
Хорват скрылся в темноте.
Джонатан направился к палатке Андро и посмотрел на Марли. Девочка спала спокойно и крепко. Он сел к костру и подложил дров, чтобы не мерзнуть. Над огнем висел котел с крепким чаем. Джонатан сходил за своей кружкой, налил себе чая, и лишь когда выпил полкружки, внезапно подумал, что Андро сочтет это за кражу. Поскорее вылил остаток чая и отнес кружку к себе. Часом позже хорватский богатырь вернулся с Геддой на руках. Она пришла в сознание и стонала.
Джонатан вскочил на ноги, когда Андро отнес Гедду в палатку.
– С вашей женой все в порядке? – озабоченно спросил Джонатан.
Андро прикрыл жену одеялом.
– Ты можешь теперь уйти, – нетерпеливо сказал он Джонатану.
– Марли не просыпалась, – пробормотал Джонатан.
Андро ничего не ответил, но Джонатан понял, что хорват слишком волнуется за жену, поэтому вернулся к себе и залез под одеяло. Но долго не мог заснуть.
На следующее утро Андро, как обычно, взялся за работу, но в шахту спускаться не стал, и Джонатан не мог посмотреть, как дела у Гедды. Пару раз он красноречиво смотрел на лагерь соседа, но Андро не проявил готовности к общению, и Джонатан предпочел не лезть в чужие дела.
Позже, поднявшись из шахты, он увидел, что Андро понуро сидел у костра. Рядом с ним плакала Марли. Джонатан встревожился и подошел к ним.
– С вашей женой… все в порядке? – спросил он и уже ожидал услыхать сердитый ответ, даже приготовился в случае чего убежать.
Не глядя на него, Андро покачал головой.
– Ей стало… хуже? – нерешительно уточнил Джонатан.
– Она умерла, – пробормотал Андро.
Джонатан охнул и посмотрел на палатку. Там было пусто.
– Где… она?
– Могильщик только что ее забрал, – прошептал Андро дрожащими губами.
Казалось, ему было неприятно показывать свое горе; наверняка он считал, что это ослабляет его позиции.
