– Нет, потому что у меня нет ни братьев, ни сестер. Больше нет.
Выходит, ему знакомо чувство потери близкого человека. Она сочувственно пожала его руку.
– Грифф, простите. Я не знала.
– Все обстоит не совсем так, как вы думаете. Я хочу сказать, все так и в то же время не так. Моя мать родила четверых детей, но я был единственным, кто прожил больше недели. У меня нет никаких ясных воспоминаний о моих братьях и сестре. – Он приподнял ветку, преграждавшую Полине путь, и она, нагнувшись, прошла под ней как под аркой. – Даниэла мне показалась очень милой. Вам повезло, что она у вас есть.
– Это так, хотя я не всегда это понимала.
Полина не была святой, как, впрочем, и Даниэла. Как у всех сестер, у них случались ссоры и обиды. И сейчас ей пришел на память случай, за который ей было особенно стыдно. В тот день они вместе с отцом поехали на рынок. Полина, которой было тогда лет восемь, убежала знакомиться с местными, чтобы позаимствовать немного радости у других, более счастливых детей. И когда Даниэла появилась в их веселой компании, Полине в первый раз в жизни стало неловко, потому что один мальчишка глумливо поинтересовался:
– Эта дурочка твоя сестра?
– С чего ты взял? Впервые ее вижу.
Даже сейчас перед глазами Полины стоит искаженное ужасом лицо Даниэлы. И чувство вины давит на грудь словно мельничные жернова. Уже тогда, в эту минуту, она понимала, что предает единственного человека на свете, который по-настоящему, искренне ее любит. И ради чего? Чтобы произвести впечатление на каких-то чужих мальчишек и девчонок, случайно встретившихся ей на рыночной площади? Она тогда бросилась за Даниэлой и все просила у нее прощения. Они крепко обнялись и плакали, плакали. Воспоминание было болезненным, но она не сумела вычеркнуть его из памяти.
Больше она никому не позволяла оскорблять сестру и никогда сама не предавала ее. И не предаст.
– Мне повезло, что она у меня есть, – произнесла Полина. – Но кроме меня, этого никто не понимает. Никто.
– Возможно, у них просто много сестер и братьев. Нам повезло меньше.
Грифф больше ничего не сказал.
Полина любовалась его красивым мужественным лицом, освещенным разноцветными фонариками, мерцающими в темноте. Гриффин обладал непростым характером, с ним далеко не всегда было легко, что понятно, если вспомнить, что на его плечах лежала ответственность за благополучие семьи. Насколько тяжел этот груз, невозможно даже представить. Так разве она, простая девушка из Суссекса, имела право что-то ему советовать? Ну разве что по крайней мере попытаться? Потому что если не она, то кто?
Полина осторожно тронула его за рукав.
– Грифф…
– Не надо. – Тон его изменился, глаза прищурились, и он, отступив, прислонился спиной к стволу дерева. – Не надо, мисс Симмз. Не начинайте.
– Что не начинать? Я лишь произнесла ваше имя.
– Но этот тон мне слишком хорошо знаком. Вы взялись за безнадежное дело: надеетесь подлатать мою жизнь, которая трещит по швам. Какие бы глупые девичьи мечты вы ни лелеяли, забудьте о них: вы только поставите себя в неловкое положение.
Полина видела его насквозь, словно он сделался абсолютно прозрачным и сквозь него просматривался ствол, к которому он прислонился.
Если он полагал, что его ворчливое бормотание могло ее отпугнуть, после того как они обнимались прошлой ночью, после всех тех нежных слов, что он ей шептал…
– Вы ведете себя глупо, – спокойно заметила Полина. – Настолько глупо, что даже злиться на вас не хочется. Не думайте, что я так просто сдамся, потому что знаю, как вам больно, – почувствовала это еще тогда, в первый день…
Он отвел взгляд.
– Я не желаю продолжать эту дискуссию.
– Прекрасно. Можете все отрицать. Мне все равно. Я не знаю, что в вас говорит: мужская гордость или ваша хваленая аристократическая флегма, но, что бы это ни было, у меня нет ни того ни другого. Вы можете притвориться, что вам не больно, но я не могу притвориться, что мне все равно.
Немного помолчав, чтобы собраться с духом, Полина продолжила:
– Я не прошу вас довериться мне и понимаю, почему вам претит делиться своими проблемами со мной, но, возможно, вам не стоит так уж решительно отказываться от мысли о женитьбе. Мне больно думать о том, что вы обрекаете себя на одиночество.
– Кто вам сказал, что я одинок? – презрительно усмехнулся Грифф. – Если мне захочется… компании, я всегда могу получить желаемое.
– Да-да, вы известный дамский угодник и распутник – я это слышала, хотя никаких свидетельств тому видеть не приходилось. Судя по моим наблюдениям, вы, напротив, вполне прилично себя ведете. А еще бродите по дому по ночам и пытаетесь чинить старые часы.
Одним стремительным движением он привлек ее к себе и крепко прижал к груди.
– Вы совершаете ошибку, принимая меня за приличного человека.
В одно мгновение их позиции переменились: она оказалась прижатой к дереву его широкой грудью и если и сопротивлялась, то лишь для вида. Тонкий шелк платья цеплялся за кору, дрожь охватила все тело, но она не позволит ему это увидеть.
– Вы отказались взять меня прошлой ночью, так что повода бояться, что вы сделаете это здесь и сейчас, у меня нет.
– Бояться – нет, – прошептал Гриффин, наклонившись к ней так, чтобы смотреть прямо в глаза. – Я знаю, что вам это понравится.
И он завладел ее ртом. Поцелуй был глубоким и требовательным. Язык его толчками касался ее языка, стремился проникнуть еще глубже. Он был беспощаден.
И на поцелуях он явно не собирался останавливаться. Рука его скользнула в вырез декольте и стиснула грудь.
Какое блаженство!
Ватная подбивка выводила его из себя, и, тихо выругавшись, он потянул приспущенный рукав ее платья вниз.
Полина с шумом втянула воздух. Не может быть, чтобы он решился на это здесь!
Но, кажется, она заблуждалась.
Резким движением, без тени колебаний, словно не видел в этом ничего предосудительного, он спустил лиф ее платья, и груди выскочили наружу, в ночную прохладу. Было темно, но Полина почувствовала себя так, словно ее, нагую и беззащитную, вытолкнули на ярко освещенную сцену.
Не дав ей опомниться, Грифф снова принялся ее целовать, одновременно лаская соски. Он знал, как подавить ее волю. Вскоре голос рассудка совсем затих, остались лишь ощущения. Огненные сполохи зажигались то там, то здесь, даря несказанное блаженство, но оставалось ощущение, словно ей чего-то не хватает.
Вдруг Полина поняла, чего – нужно прикоснуться к нему, почувствовать его тело под руками, – и просунула затянутые в атласные перчатки руки под фрак. Грудь его и торс были словно высечены из камня: мощные мышцы прощупывались даже через жилет.
Вытащив рубашку из-под пояса, Полина с удовольствием провела ладонью по его мускулистому животу, затем скользнула вверх, коснулась соска и замерла, почувствовав, как сильно и быстро бьется под ладонью его сердце.
