— Да ладно, понимаю! — он выдернул руку. — Давай, лезь уже, смертничек. Завалю твою машину, не боись. Ты, правда, про это уже не узнаешь, но ежели обещал сделать — сделаю.
— И еще, постарайся как-нибудь, чтобы Орест выжил. Они с Инкой дальше в племени могут жить, Хан их примет, или с тобой на «Каботажнике» летать…
— Да мне-то они зачем тут нужны? Хотя малая эта хорошо в технике рубит.
— Я не знаю зачем, но… Он помотал головой.
— Нет, Альбинос или как там тебя, насчет старика ничего не обещаю. Он у татуированной с омеговцами, ну и что я тут могу поделать? Машину завалю, ежели возможность будет, за малой присмотрю, а старик… Ну все, короче, иди, я сказал. Мне лететь пора, вон опять стреляют там.
* * *
Выстрелы вскоре прекратились. Я шел посреди земляной дороги мимо сгоревших развалюх. Несколько попавшихся на пути гетманов с легким удивлением поглядели на меня, но остановить не пытались: мало ли для чего одинокому бродяге из крымских равнин понадобилось входить в расположение войска… вдруг это гонец воеводы возвращается?
Показалась большая земляная площадка с обложенной голышами скважиной, за которой постройки из труб, жердей, одеял и гнилых досок сменялись глиняными мазанками. Часть их гетманы развалили своей техникой, другие остались целыми.
На площади в ряд стояли грузовики, которые я видел в ущелье, под их прикрытием, чтобы не дострелили со стены Херсон-Града, — палатки. Горели костры. От большого чана над огнем шел запах мясной похлебки, рядом на длинном столе два гетмана в фартуках что-то резали, ловко орудуя тесаками. Чуть в стороне от них на столбе висела наполовину разделанная туша свиньи.
Увидев среди машин одну, похожую на вездеход из каравана Миры, только с колесами вместо гусениц, я направился к ней. Над машиной торчала длинная антенна, закрепленная тросами, сзади, перед ведущей в кузов лесенкой, стояли два охранника с саблями и берданками.
Когда я ступил на площадь, несколько голов повернулись в мою сторону. Миновав несколько трехколесных мотоциклеток с квадратными решетками на возвышениях в задней части, я направился к машине с антенной, ни на кого не обращая внимания.
— Эй, ты… — неуверенно позвал кто-то.
Один из поваров у чана поднял голову и замер с окровавленным тесаком в руке. Из большой палатки, откуда доносились стоны раненых, откинув полог, вышел человек в светлых шароварах и шапочке, с обнаженным торсом, забрызганным кровью. Вытирая руки полотенцем, он уставился на меня.
— Стой! — донеслось справа, а потом передо мной вырос старшина Гордей.
— Ты?! — он замолчал, разинув рот.
— Мне надо поговорить с воеводой, — сказал я. — Он здесь?
На старшине были не красные, а черные шаровары и такой же чекмень. Тюрбан он размотал и превратил в широкий кушак, который несколько раз обернул вокруг пояса. С лысой головы свешивался длинный рыжеватый чуб. Оружия у Гордея не было.
— Ты, — повторил он. — Альбинос…
— Проведи меня к Лонгину. Он в той машине?
— Воевода? — Гордей неуверенно оглянулся. — Да, там, но… Зачем тебе к нему?
— Хочу кое-что рассказать. Гордей, очнись! — я хлопнул старшину по плечу. Он вздрогнул и схватил меня за руку. — Слушай, я знаю кое-что очень важное. Мне надо сказать это Лонгину. Проведи меня к нему, слышишь? Смотри, я не вооружен.
Высвободив запястье из его пальцев, я показал пустые ладони, потом медленно повернулся.
— Нет оружия, видишь? А с Лонгиным мне надо поговорить прямо сейчас, потом поздно будет. Ну!
Гордей наконец опомнился.
— Поговорить… Так, подожди. — Он повернулся к командной машине.
Гетманы, увидев, что старшина занялся пришлым бродягой, потеряли ко мне интерес. Со стороны городских ворот донесся одинокий выстрел, эхо несколько раз повторило его и стихло.
— А что ты хочешь ему сказать, Альбинос? — спросил старшина через плечо. — Лонгин тебя… Ну, ты, может, и не успеешь ничего сказать, он же…
— Гордей, не топчись на одном месте. — Видя, что он все еще в нерешительности, я подтолкнул старшину в спину и сам зашагал к машине. — Говорю тебе, времени не осталось вообще.
— Для чего не осталось? — Он поспешил за мной, неуверенно хватая за плечо, но я не останавливался. — Мы город оцепили. Через два дня конец вам! А если и не через два, так через три, нам спешить некуда.
— Как ты здесь оказался? — спросил я на ходу. Гордей растерянно семенил рядом, то обгоняя меня, то отставая.
— Мы из Редута выступили в ту ночь, как воевода тебя увез. И когда по приказу напали на небоходов, я решил: ну все, хватит с меня своевольства комендантского. Якуб, может, и выкрутится потом как-то, а нам за такое всем, кто жив останется, головы с плеч или ошейники нацепят и в шахты. Когда там гореть все начало, я и ушел дальше к ущелью.
— Дезертировал, значит?
— Ты думай, что говоришь, херсонец! Не дезертировал, а вступил в войско, которое воевода на Херсон-Град повел. Так, стой, или они тебя пристрелят!
Я остановился в нескольких шагах от вездехода и охранников. Один взялся за берданку, второй медленно вытягивал саблю из ножен.
— Здесь стой, — велел Гордей. — На месте, и лучше не шевелись вообще. Я им скажу, чтоб глаз с тебя не спускали, если дернешься куда — по ногам стрелять. А сам воеводе доложу. Понял?
— Хорошо, — согласился я. — Только быстро давай.
Старшина подскочил к охранникам и что-то зашептал им. Оба вскинули головы, уставились на меня, первый поспешно стащил берданку с плеча, прицелился. Гордей схватился за ствол и наклонил его к земле.
— Пусть стоит, — донеслось до меня. — Говорит, сведения важные. Лонгину доложить надо, а он пусть тут стоит!
Охранник снова поднял берданку, как только Гордей начал взбираться по лесенке. Он заколотил кулаком в железную дверь, там открылась решетка, старшина заговорил. Вскоре дверь распахнулась, и Гордей нырнул внутрь.
Я стоял, сложив руки на груди, а охранники пялились на меня. Второй, помоложе, часто моргал и все теребил рукоять сабли, то на палец вытаскивая ее из ножен, то с тихим стуком бросая обратно. В конце концов первый гетман не выдержал, боком шагнув к нему, не опуская берданку, пихнул локтем в плечо. Молодой от неожиданности икнул и замер, вцепившись в рукоять так, что побелели костяшки пальцев.
Почуяв неладное, вокруг стали собираться гетманы, но близко ко мне не подходили.
— Мартын, то кто? — с почтительного расстояния спросил один.
Охранник постарше лишь мотнул головой. Ствол его берданки смотрел мне в грудь.
— У него волоса белые, — добавил другой. — Слушайте, а это не…
В дверях командной машины возник Лонгин. Высокий, широкоплечий — он загородил спиной весь проход. Правая рука висела на перевязи, а в левой он держал огромную кривую саблю с клинком шириной в две ладони. На клинке был узор из треугольников.
