Он лежал примерно в километре от меня в обширной речной долине среди заросших полей и обмелевшей реки с рыжими глинистыми берегами. Высокие внешние стены когда-то были побелены, теперь же они облезли, серел выгоревший на солнце кирпич. Местами стены осыпались, и, кажется, кое-где их покрывали подпалины, словно город когда-то подвергся атаке огнеметами или чем-то подобным. После болтеров и громолетов я, в принципе, поверю и в существование огнеметного оружия в этом мире. Применяли же византийцы в свое время аналог напалма. Рассмотреть в подробностях я мог только стену, которая петляла по холмам. Только стену, ибо… Над городом висела толстая шапка серо-желтого тумана, вроде как смог над каким-нибудь Мехико. Только слишком низко висел этот смог, покрывая даже верхушки стен и затеняя башни и все выступающие из-за стены части города. Мда, изрядная картина… Есть ли внутри люди? Я сосредоточился. Жизни в городе не было. Нормальной жизни. Там и гнездилось то самое зло, которое почувствовал Джорек. Зло вообще, воняющее той самой гнилью и тленом. Глейв. Шапка глейва вздымалась и опадала, ритмично, медленно, в спокойном дыхании. Крэнк! Оно — дышит! Что же там такое — внутри? Глейв вонял — тленом, гниением. Я слышал даже отсюда его смрад.
Я оглядел окрестности — никаких признаков какого-либо хозяйства, свежей людской деятельности. Многочисленные пирсы у реки сгнили, осыпались, торчат опорные столбы, несколько ведущих к городу дорог заросли бурьяном. Деревья в тени стен — мертвые, покореженные, без листвы. Разумеется — никаких следов животных или птиц. От стен города расползается серое пятно — примерно метров на пятьсот, в его периметре все мертво. Трава-убийца, ага… А чуть дальше — она постепенно переходит с серого цвета на тускло-зеленый. «Алистен… — вдруг пришла ниоткуда мысль. — Город называется — Алистен. Это отсюда все началось. Теперь он называется — Чрево». Мысли Джорека… Его воспоминания. Он знал, что произошло в Алистене. Но я мог слышать только обрывки воспоминаний, да и то — от случая к случаю, остальное закодировано, и не в том я состоянии, чтобы, переживая очередной приступ боли, пытаться их раскодировать. Так вот ты какое, пресловутое Чрево. И правда, шапка тумана напоминает толстое, выпяченное к небу брюхо. Внезапно моего сознания коснулась нить. Не совсем так, как было в случае адского пса. Нет. Легкая нить удивленного внимания. Кто-то из города смотрел на меня сквозь черный зрачок ближайшей бойницы. Взгляд не принадлежал человеку. Он вообще не принадлежал… живому. Это было… оно. Я поежился. Затем шустро упал на колени и, совсем не по-геройски, совершил позорную ретираду. Распрямился я только тогда, когда гребень холма надежно скрыл от меня город и неживой взгляд. У подошвы холма я остановился, прислушался к своим ощущениям. Драпать бегом — или отступить спокойно, сохранив остатки геройского достоинства? Кажется, особой опасности нет. Пока нет. Значит, отступлю красиво — неторопливой походкой.
Кратчайшая дорога на Кустол пролегает по долине Алистена, но идти через нее — это все равно, что сунуться в пасть тигру. Значит — нужно в обход. Ну-ка, Джорек, подскажи — куда и как мне топать? Закрыл глаза. Рука поднялась, указав направление. Вдоль холма по бездорожью? Ладно, я не барин, который везде требует карету, справлюсь.
Я отправился в путь, закинув мешок с камнями на плечо, и вскоре снова выбрел на дорогу.
22
Город остался километрах в пяти, я изрядно устал. Есть, пить, спать — эти желания сейчас подавляли все остальные. Тело ломило, икры и бедра налились тяжестью. Моя регенерация явно не хотела работать без доброго куска мяса, жбана пива и десятичасового отдыха.
Я оглянулся.
Холмистый горизонт начинали затягивать сумерки. Ночь подбиралась к Корналии, к Сумрачью, к моей жизни. Я вдруг осознал: никакое убежище меня не спасет. Ночью оно придет по мою душу. И, скорее всего, это будет не родственник собачки Баскервилей, а кое-что похуже, хотя куда уж хуже, а?
Оно придет. То самое, что смотрело из бойницы.
Оно…
Это будет бесформенное, безымянное нечто без имени, без названия. То, что гнездится в тайниках души каждого человека и никогда… почти никогда не выплескивается наружу.
Я выдал залп жутчайших ругательств, русских и местных, перемешав их в одном забористом коктейле.
Снова обернулся.
Дорога. Я поднял взгляд выше.
С холмов, клубясь, катилась волна тумана. Серовато-желтая мертвая волна, чуть подкрашенная багровыми лучами заходящего солнца.
Боги, до чего она широка!
Меня сотрясла дрожь.
Как быстро она надвигается… Бурля, клубясь, вздуваясь… С обычным туманом не бывает такого. Да никто и не скажет, что это — обыкновенный туман. Глейв. Порождение Чрева.
Катится… прямой дорогой от Алистена.
Вскоре глейв будет здесь. Окутает холмы, запутается в ложбинах… и принесет запах тлена.
А что придет вместе с ним?
Страх захлестнул меня. Бросив мешок на плечо, я рванул по дороге, превозмогая ноющую боль в икрах.
В затылок подул слабый ветер. Это волна тумана гнала перед собой воздух.
В какой-то момент я свернул с дороги — чутье Джорека отказало, включился не рассуждающий страх Тихи Громова, — и, не разбирая пути, как слепой, понесся сквозь ольшаник, полусогнувшись, грудью ломая ветви. Дыхание рвалось со свистом, ноги едва гнулись, да еще кололо в боку.
Да уж, любого коня можно загнать.
Вверх!
Впереди наметился просвет, я заслышал плеск воды. Не в силах сдержать бег, выскочил на край широкой и глубокой промоины, по дну которой струился ручей.
Я метнулся в отчаянном прыжке, перемахнул промоину, и рухнул в мешанину кустов.
— Умгму-у-у!
Вот такой бычий рев, оказывается, я способен издавать.
Встал и вломился в кустарник — слепо, быком, используя все силы. Пологий подъем… Ветка в глаз!.. Едва не достала!
— Черт! Черт, да пошли вы все, мать вашу! Ой! — Когда бежишь, лучше не трепаться: я прикусил язык.
Дурак. Сбился с дороги. Конечно, это мой, Тихи Громова, страх. Дрянной липкий страх застилает глаза и мысли. Но что теперь горевать? Скачи вперед, зайчик. Скачи, чтобы выжить.
Пологий подъем сменился ровным участком: я взбежал на плоскую верхушку холма. Здесь деревья стояли реже, но все так же закрывали обзор, и я не мог разглядеть, насколько близко вал тумана.
Может, он обтечет холм, не затопит макушку?
Угу, надейся и жди.
Я остановился немного отдышаться.
Кроны деревьев тронуло ветром, зашумела листва.
— Blin!
Я снова сорвался на бег. Нет, бег это напоминало не слишком — скорее, усталое ковыляние марафонца.
Рубаха прилипла к спине, сердце трепыхалось где-то у самого горла, даже ругаться не было сил.
