К Прохору подбежал Калеб, но было уже поздно. Гнедой ступил копытами на прогалину и погрузился по грудь в тлеющую яму. Истошно заржал, задергался, пытаясь выбраться, сбросил седока… И тогда полыхнуло.
Юл подался назад, разворачивая лошадь. Калеб растянулся на земле, закрывая голову.
С шипением из ямы взметнулся клуб белого дыма, будто чан с водой опрокинули на раскаленные угли. Человеческий крик и ржание слились в один протяжный предсмертный вопль и оборвались.
Калеб поднялся, отряхнул одежду и молча прошагал мимо Юла обратно.
– Что с башмачником будем делать? – спросил тот.
– С собою возьмем, – на ходу бросил охотник.
Подъехав к Оглобле, Юл пожевал губами, оттянув платок, сплюнул горечь и, вынув ногу из стремени, пнул башмачника в плечо:
– Вставай.
Оглобля по-прежнему сидел на земле, обхватив голову руками, напоминая солдата, скорбящего по убитым товарищам.
– Ехать надо! – гаркнул Юл, сильнее пнув башмачника.
Тот поднял на него очумелый взгляд.
– Коня бери любого и за нами! Понял?!
Оглобля посмотрел по сторонам, медленно встал и, пошатываясь, побрел к стоявшей за повозкой лошади.
Когда он кое-как забрался в седло, Калеб с Юлом, не сговариваясь, развернули коней и порысили вверх по склону, к площадке на взгорье, где высилась над всей округой почерневшая труба.
– Надо бы его на поводу за собой тянуть, – высказался Юл. – А то, как Прохор, забредет в тлеющую яму и поминай как звали.
– Давай, – согласился Калеб, придерживая коня.
– На кой ляд вы его с собой тащили? – спросил медведковский, когда охотник, перехватив под уздцы лошадь, на которой ехал Оглобля, перекинул повод через ее голову и намотал себе на луку.
– Ильмар велел.
– И киевлян убить?
– Да.
Калеб пришпорил коня. Юл поехал рядом.
– Зачем? – спросил он.
Охотник промолчал. Они выбрались на площадку, зацокали копыта по бетонным плитам.
– Ладно, эт ваши дела с атаманом, – начал медведковский. – Только…
Оба смерили друг друга оценивающими взглядами, и Юл закончил мысль:
– Я б по-другому все сделал.
– Говори, – буркнул Калеб.
– Седой – воин, и его первым валить стоило. И людей своих предупредить. А не с наскока втроем дело проворачивать. Если б в киевлянина с десяти стволов дали залп, никуда б он не ушел, лежал бы рядышком с переговорщиком своим в повозке.
– Умный нашелся, – проворчал Калеб. – Вояка.
– Знавал я одного такого, – продолжал Юл, – Счина-Ленгу звали, в миру – Старик. Стрелял мастерски. С двух рук, с любого оружия… Когда седой этот класть очередями стал одного за другим, я сразу-то не сообразил, что учился монах у него.
– Почему так решил?
– После допер, когда он с коня соскочил и за камнями спрятался. По тому, как монах оружие вскидывал, как стрелял, двигался…
Юл достал флягу, протянул Калебу со словами:
– Путь не близкий. Горло прополощи и глаза промой.
– Что ж ты его не завалил? – сдвигая шляпу на затылок, спросил охотник.
– Я тебе что толкую? Предупредили б меня… – Юл оглянулся.
Оглобля сгорбился в седле, тупо глядя перед собой.
Калеб отхлебнул, запрокинув голову, плеснул в глаза. Погоняв во рту воду, выплюнул и протянул флягу обратно.
Они миновали заброшенный поселок и поехали к Кислой долине той же дорогой, которой добрались до оврага.
Долгое молчание первым нарушил Калеб:
– Как думаешь, выжил киевлянин?
– Мутант его знает. – Юл похлопал по автомату за поясом. – Кровь на рукоятке была. Подранили его все-таки.
Подумав, добавил:
– Тварей разных в топях можно не опасаться, не забредают. А вот угореть иль подохнуть в огне по незнанию может. Еще в пятно некрозное попасть ночью запросто.
– Угу, – буркнул охотник, раздумывая над тем, что докладывать атаману, когда они вернутся. Это ж неслыханное дело, один монах в мгновение ока завалил семерых, а в него только раз попали.
У Юла вертелись в голове другие мысли, он все больше склонялся к тому, что следует уходить из банды. Куда-нибудь в Харьков податься, к оружейникам, или на Крым, в гетманскую дружину. Ходили слухи, что там неплохие деньги за службу платят. А может, в замок Омега завербоваться – солдаты всюду нужны.
Так они и выехали, думая каждый о своем, к липте, стоявшей на повороте пересохшего русла.
В небе висели низкие облака, солнце ползло к горизонту. По дороге, сбегавшей с холма, растянулся караван, во главе которого на всю округу рычал двигателем «тевтонец».
Калеб размотал повод с луки, бросил Оглобле.
– Сам дальше смогешь?
Башмачник кивнул. Его взгляд стал более осмысленным, и в седле он перестал горбиться.
– На глаза атаману не лезьте, – сказал Калеб. – Я сам разобъясню тама, что да как.
Оглобле хотелось только одного, завалиться в какую-нибудь телегу и уснуть. Юл окончательно решил для себя, что, когда выйдут к перепутью, он свалит из банды.
Все трое стеганули коней и поскакали наперерез едущей по дороге колонне.
Скрежетнули тормоза, «тевтонец» прошуршал шинами по мелким камешкам и остановился. Поднятое колесами облако пыли скрыло машину из вида, загрохотал пулемет. Караван встал.
Калеб бросил взгляд на равнину – волосы шевельнулись под шляпой, мурашки сбежали по позвоночнику, плечи непроизвольно дернулись. Он тут же натянул повод и, развернув коня, без оглядки понесся галопом в спасительную дымную пелену, гонимую ветром с огненных топей.
* * *
Вода в ручье была мутной, с привкусом железа, но Мирча это не волновало. Напившись, он привалился боком к покатому камню и долго сидел, тяжело дыша, глядя на следы от колес, размесивших отлогий берег. Дым с торфяников стелился над водой, где-то за спиной сухо потрескивала горящая липта.
Вдалеке щелкнул выстрел, потом еще один. Мирч сполз за камень, уставившись в сторону, откуда прилетел звук. Дымная пелена заволакивала противоположный склон оврага, разъедала глаза, в голове шумело после взрыва гранаты.
Раздался вопль, и перестрелка стихла.
Жрец положил автомат на камень, левой рукой расстегнул и снял куртку. Правая висела плетью – он не чувствовал пальцев. Споров ножом окровавленный рукав шерстяной рубахи, Мирч зажал отрез зубами, туго обмотав другим концом плечо, затянул узел и осмотрел рану.
Пуля прошила бицепс и вышла в локте, перебив сухожилия, и, похоже, задела кость. Мирч откинул полу куртки, достал из внутреннего кармана брезентовый сверток, перехваченный тесьмой. Развернул. В кожаных петлях сидели четыре блестящих цилиндра, напоминавшие удлиненный винтовочный патрон с кнопкой вместо капсуля. Каждый стоит не меньше двадцати золотых монет. Внутри ампула с сильнодействующим лекарством, которое где-то доставал Владыка.
