Гутрум завопил от ярости, и все датчане ринулись в бой, некоторые – по воде, стараясь поскорей до меня добраться и отомстить за ужасное оскорбление, но мы с Леофриком побежали, как кабаны, за которыми гонятся гончие, и прорвались сквозь тростники на болото, а потом влетели в последнюю плоскодонку.
Первые две лодки уже ушли, но третья нас ждала. Мы растянулись на мокрых досках, человек с шестом сильно оттолкнулся, и суденышко скользнуло в черную воду.
Датчане пытались последовать за нами, но мы двигались на удивление быстро. Гутрум яростно вопил нам вслед, в нас метнули копье, но житель болот снова оттолкнулся шестом, и копье шлепнулось в грязь.
– Я тебя найду! – заорал Гутрум.
– И что с того? – крикнул я в ответ. – Твои люди умеют только умирать! – Я поднял Вздох Змея и поцеловал его липкое от крови лезвие. – А твоя мать была шлюхой у гномов!
– Ты должен был оставить одного человека в живых, – вдруг сказал кто-то позади меня, – потому что я хотел его допросить.
Кроме нас с Леофриком, в лодке был всего один пассажир – тот самый священник, вооруженный мечом; теперь он сидел на носу суденышка и, хмурясь, глядел на меня.
– Не следовало убивать того человека, – сурово проговорил он, но я в ответ посмотрел на него с такой яростью, что он отпрянул.
«Будь прокляты все священники!» – подумал я.
Я спас жизнь этому ублюдку, а он вместо благодарности лишь выбранил меня. А потом я увидел, что это вовсе не священник. Это был Альфред.
* * *
Лодка шла через болото, иногда скользя по черной воде, иногда шурша по траве и камышам. Человек, гнавший ее, был сгорбленным, смуглым, беззубым, с длинной бородой, в одеждах из шкур выдры.
Датчане Гутрума были теперь далеко, они переносили своих убитых на твердую землю.
– Я хотел выяснить, что они собираются делать, – посетовал Альфред, – а если бы мы взяли пленного, он мог бы об этом рассказать.
Теперь он говорил более уважительно. Вспоминая тот момент, я понимаю, что напугал его, потому что моя кольчуга спереди был забрызгана кровью, да вдобавок лицо и шлем тоже были в крови.
– Они собираются покончить с Уэссексом! – резко сказал я. – И вовсе не обязательно брать пленных, чтобы понять такую простую вещь!
– Не будь дерзким, – проговорил Альфред.
Я молча уставился на него.
– Я король! – настаивал он. – Так что изволь обращаться ко мне с почтением.
– Король чего? – саркастически поинтересовался я.
– Ты не ранен, мой господин? – спросил Леофрик у Альфреда.
– Нет, слава Господу. Нет. – Он посмотрел на свой меч и повторил: – Слава Господу.
Теперь я разглядел, что на Альфреде вовсе не ряса священника, а плотный черный плащ. Его длинное лицо было очень бледным.
– Спасибо, Леофрик, – проговорил он, потом посмотрел на меня и словно бы содрогнулся.
Мы догнали две другие лодки, и я увидел в одной из них беременную Эльсвит, закутанную в плащ из меха серебристой лисы. В той плоскодонке были также Исеулт и Энфлэд, в то время как священники до отказа забили другую, и я понял, что один из них – епископ Алевольд.
– Что случилось, мой господин? – спросил Леофрик.
Альфред вздохнул и задрожал, но поведал нам свою историю.
Он ускакал из Сиппанхамма со своей семьей, телохранителем и десятком церковников, чтобы проводить монаха Ассера, который уезжал в тот день.
– Мы отслужили благодарственный молебен в церкви Соппан Бирг. Это новая церковь, – серьезно сообщил он Леофрику. – Просто замечательная. Мы пели псалмы, читали молитвы, а потом простились с братом Ассером, который продолжил свой путь. – Альфред перекрестился. – Я молюсь, чтобы он был жив и здоров.
– Надеюсь, этот лживый ублюдок мертв! – прорычал я.
Альфред не обратил на меня внимания.
После церковной службы они все отправились в ближайший монастырь и пробыли там какое-то время, а потом вдруг появились датчане. Король и его окружение бежали и скрывались в ближайшем лесу, пока монастырь горел. После этого они попытались двинуться на восток, в сердце Уэссекса, но им, как и нам, все время мешали датские патрули. Однажды ночью, когда они укрывались на ферме, их застал врасплох отряд датчан: те убили нескольких стражников и захватили всех лошадей. С тех пор они шли пешком, так же как и мы, потеряв дорогу, пока наконец не вышли к болоту.
– И одному Богу известно, что нас ждет дальше, – закончил Альфред.
– Мы будем драться, – сказал я.
Он молча взглянул на меня, и я, пожав плечами, повторил:
– Будем драться.
Альфред посмотрел на болото.
– Надо найти корабль, – сказал он, но так тихо, что я едва его услышал. – Найти корабль и отправиться во Франкию.
Он плотнее закутался в плащ. Снег шел все гуще, но таял, едва встретившись с темной водой. Датчане исчезли, затерявшись в снегопаде позади нас.
– Это был Гутрум? – спросил меня Альфред.
– Да, Гутрум, – ответил я. – Он знал, что преследует именно вас?
– Полагаю, что знал.
– Что еще могло привести сюда Гутрума? Он хочет тебя убить. Или взять в плен.
Однако в тот миг мы были в безопасности.
Деревня на островке представляла собой десяток домишек, крытых камышом, и несколько сараев, стоящих на сваях. Все постройки были цвета грязи, улица была грязной, козы и люди были покрыты грязью, но каким бы бедным ни было это селение, оно все-таки могло предложить нам еду, кров и какое-никакое тепло. Деревенские жители увидели беженцев и, посовещавшись, решили их спасти. Я подозревал, что они были не такими уж добросердечными и скорее хотели нас ограбить, но у меня и Леофрика был грозный вид, а когда деревенские поняли, что их гостем оказался сам король, то, разумеется, постарались сделать все возможное для него и его семьи, хоть это и получалось у них неуклюже.
Один из местных жителей на диалекте, который я едва смог понять, спросил, как зовут короля. Он никогда не слышал об Альфреде. Он знал о датчанах, но объяснил, что корабли викингов никогда не добирались ни до их деревни, ни до других поселений на болоте. А еще этот человек сказал, что его односельчане охотятся на оленей и дичь, разводят коз, ловят рыбу и угрей, – так что еды у них много, хотя вот топлива в обрез.
Эльсвит тогда носила под сердцем уже третьего ребенка, в то время как первые два находились на попечении нянек – один из них, трехлетний Эдуард, наследник Альфреда, болел и постоянно кашлял, что очень беспокоило мать, хотя епископ Алевольд уверял, что это обычная зимняя простуда. У старшей сестры Эдуарда, шестилетней Этельфлэд, были шапка светло-золотистых кудряшек, обаятельная улыбка и умные глаза. Альфред ее обожал, и в те первые дни на болоте дочка была для него единственным лучом света и надежды.
