Спартак прикончил последнего воина из этой группы, который, видя, как погибли остальные, испугался и попытался удрать, но Спартак нагнал его, дал подножку, сорвал с него шлем и размозжил череп рукоятью меча.
К нам уже приближалась следующая партия римлян, которые копали канаву ближе к реке, а с противоположной стороны надвигалась еще одна группа. Да, на нас шли по меньшей мере два десятка легионеров, и теперь мы точно были обречены. Спартак словно обезумел – он орал, осыпал римлян проклятьями, называл их бабами и червяками, плевал на тела их погибших товарищей. Потом он задрал тунику и помочился на одного из убитых, что еще больше разъярило тех, что к нам бежали. Я уже стоял рядом с ним, когда первая группа, четыре римлянина, построившись фронтом и выставив щиты и мечи, налетела на нас, исходя ненавистью и злобой. Спартак хохотал, как умалишенный. Он схватил валявшийся на земле гладиус и со всей силой метнул его в нападающих. Я не верил своим глазам: клинок, вращаясь, промелькнул в воздухе и вонзился прямо в горло одному из римлян, который мешком свалился на землю. Остальные остановились, ошеломленные, и Спартак накинулся на них, крича что-то, словно ошалевший дикий кот. И сразу же сразил второго легионера, который просто стоял, как кролик перед удавом, уже готовый умереть. Он не оказал никакого сопротивления, и Спартак всадил меч ему в сердце. И сразу же уложил остальных двоих молниеносными ударами меча, которые скосили римлян точно так, как крестьянин скашивает созревшие колосья. Потом Спартак отбросил щит и поднял меч, ожидая следующую группу римлян, которых было не меньше дюжины. Они уже построились фронтом и шли на нас. Эти мешкали и колебались дольше, чем прежние, поскольку хорошо видели, как всего двое вражеских воинов перебили всех их товарищей.
– Я Спартак, вождь восставших рабов, и я нассать хотел на народ и сенат Рима, на всех его сенаторов, богов и на ваше траченное молью войско!
Тут римляне бросились на нас во всю прыть, крича от ярости и ненависти. Спартак подобрал еще один гладиус и врезался в строй врагов с клинком в каждой руке. Я рванул следом за ним, ткнул клинком в лицо легионера, которому Спартак успел нанести глубокую рану в правую руку, тут же безжизненно повисшую. Мой клинок добил его. Я бросился на следующего, который заходил Спартаку за спину, намереваясь ударить его сзади и проткнуть насквозь, но меня-то он не видел и оказался сражен моей спатой, острие которой проткнуло его кольчугу, а потом спинной хребет. Я успел вырвать и высвободить клинок из раны как раз вовремя, чтобы отбить удар, который нанес легионер, набежавший справа. Его меч встретился с моим, но он по инерции проскочил дальше, его щит врезался в меня, и мы оба свалились на землю. Римлянин вскочил первым и занес меч, целясь мне в грудь. Но через долю секунды грудь ему пронзил дротик, и он упал на колени. В следующую секунду подбежавший Домит рывком поднял меня на ноги, а его люди быстро разобрались с римлянами, что окружили Спартака. А он, что удивительно, даже не был ранен!
– Построй своих людей! – рявкнул Спартак Домиту.
– Спасибо, Домит! – сказал я.
– Рад услужить, господин. Такое впечатление, что мы очень вовремя подошли, – он махнул рукой в сторону римского лагеря, откуда уже выходила большая колонна легионеров и выстраивалась на плоской равнине перед их оборонительными сооружениями.
– Пора отойти назад, – сказал я.
Спартак обернулся и злобно уставился на меня:
– Нет! Мы идем вперед!
И мы двинулись вперед, на римлян, которые строились в боевой порядок в полумиле перед нами. Нас догнал Акмон, он тяжело дышал.
– Куда он собрался?
– Боюсь, он ищет смерти, – ответил я.
Акмон прокашлялся и сплюнул мокроту.
– Смерти для себя и для всех нас, надо полагать. Ну, ладно, займемся делом.
Он махнул рукой одному из своих командиров, стоявшему впереди фракийских когорт, которые уже заполнили долину справа и слева от нас, а позади них остальные войска когорта за когортой выходили из лагеря. Строившиеся перед нами римляне делали то же самое.
Так началось последнее сражение войска рабов под командованием Спартака.
Я посмотрел на наш левый фланг, который упирался во вздувшуюся от дождя реку, и дальше, за стремительно несущиеся бурые воды, где из второго лагеря выходили еще римские войска и строились в боевой порядок. На том берегу единственной их преградой могла стать моя конница, которой вообще не было видно. Дождь прекратился, и сквозь тучи начали пробиваться первые проблески солнечного света. Слабый ветерок начал разгонять остатки дождевых туч, показались небольшие кусочки синего неба. Кругом ревели трубы, давая сигнал к наступлению, со стороны римлян доносились точно такие же звуки. Домит рысью вывел свою когорту вперед, и она встала рядом со Спартаком. Я занял позицию рядом с ним, Домит встал по другую сторону, и мы двинулись на первый эшелон римлян – на две когорты, выстроившиеся в боевой порядок. Домит нашел для меня щит и римский шлем, перемазанный кровью. А вот пилума у меня не было. Кинжал я засунул обратно за голенище сапога.
Спартак выскочил вперед, встал перед фронтом наших воинов и поднял меч:
– Вперед, за мной!
Никакой паузы не получилось, у нас не было возможности подровнять строй, просто пять сотен воинов в безумном порыве кинулись на римлян. Это были лучшие люди, имевшиеся в распоряжении Спартака, и они его не подвели. Они метнули во врага дротики и бросились на него, коля и рубя мечами, целясь в животы и бедра. Мы прорубили себе дорогу внутрь боевого порядка римлян, которые рассыпались и побежали сломя голову прочь, надеясь обрести спасение в рядах когорт, стоявших позади них. Мы остановились, чтобы перестроиться. Я глянул вправо, где фракийцы Акмона схватились с римлянами. Спартак был ранен. Он зажал рукой правый бок, и я увидел кровь, выступающую в прорехе кольчуги.
– Ты ранен, господин! – крикнул я ему.
– Ничего страшного, – ответил он и крикнул: – Сомкнуть ряды! Все за мной!
Это было сплошное безумие. Мы опрокинули две когорты врага, но теперь целые легионы выстраивались напротив нас, а Спартак все равно хотел атаковать. Я видел тяжелые дротики, летящие в нас с римских баллист, они пробивали бреши в рядах фракийцев Акмона. На левом фланге германцы Каста продвигались вперед на построившиеся два легиона, которые тоже перешли с наступление. И столкновение, когда оно, наконец, произошло, оказалось чудовищно громким, как режущий уши грохот, а затем раздались крики и вопли, когда сотни людей сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть.
Перед нашим фронтом возник новый эшелон римлян, наступающих твердым шагом, прикрывшись сплошной стеной красных щитов. Разгорающаяся битва уже превратилась во множество беспорядочных, никак не организованных схваток, отдельных столкновений, в которых когорты и целые легионы старались уничтожить стоящие перед ними части противника. Никакого общего плана или управления боем не было. Мы атаковали повторно, и у Спартака на лице появилась болезненная гримаса. Мы снова пробились сквозь шеренги римлян, буквально скосив первые пять рядов, но потом вынуждены были остановиться, поскольку на помощь римлянам подошли свежие когорты, а позади первого их эшелона уже выстраивались в боевые порядки новые легионеры. И тогда римляне рванулись вперед, ступая по телам погибших товарищей, чтобы добраться до нас. Жидкая грязь, кровь и мертвые тела под ногами здорово затрудняли наше положение, трудно было устоять в этом месиве. Я несколько раз оскальзывался и падал, но вставал и продолжал рубить, колоть и парировать спатой ответные удары. Мы с Домитом сражались по обе стороны от Спартака, прикрывая его с флангов, а он продолжал драться с обнаженной головой и диким упорством, словно обо всем забыв. Огромный римский центурион попытался обезглавить его, но был слишком медлителен – и ему отрубили руку, державшую меч. Он вскрикнул и ухватился за обрубок, из раны рекой хлынула кровь, и тут он умер, когда я взмахнул мечом и вонзил клинок ему в грудь. Римляне валили на нас плотной стеной, не останавливаясь, а мои силы начали убывать. Не знаю, сколько времени мы дрались в этой кровавой свалке, мне уже казалось, что прошло несколько часов. Но, в конце концов, все выдохлись, и усталость вынудила обе стороны временно прекратить бой. Противники, потрепанные и окровавленные, разошлись на сотню шагов и встали, глядя друг на друга. Раны кровоточили, люди здорово вспотели и тяжело дышали. Меня терзала жуткая жажда, и я жадно напился воды из фляги, которую кто-то сунул мне в руку. К реке выслали посыльных, нагруженных пустыми флягами, отнятыми у врага. Я стоял опершись на залитый кровью меч. На мне не было кольчуги, но я каким-то чудом не получил ни единой раны, однако руки и ноги стали такими тяжелыми, словно в них налили свинцу.
