У основания Испанской лестницы стоит небольшой дом, в котором теперь располагается музей этих двух поэтов. Шелли здесь не жил, хотя и провел последние годы в Италии и утонул недалеко от Виареджио. Его прах погребен на протестантском кладбище Рима.
Две комнаты, которые снимал Китс, расположены на третьем этаже дома, стоящего у подножия Испанской лестницы. На первый взгляд ничто не напоминает в них о присутствии поэта. Когда-то это были спальни Китса и его преданного друга художника Джозефа Северна; сейчас они представляют собой нечто вроде музея. В комнатах по стенам тянутся книжные полки, стоят стеклянные витрины. Неизменным остался только потолок – он покрыт квадратами с розетками бледно-голубого или кремового цвета, выполненными в технике стукко.
Однако, когда вы бродите по комнатам и рассматриваете рукописи (факсимильные копии по большей части) самых известных произведений Китса, у вас возникает определенное чувство. Частично это объясняется тем, что вы видите знакомые строки Китса, написанные его почерком; но в основном его источником служит Северн, оставивший два трогательных свидетельства смерти поэта. Первое – это рисунок, на котором мы видим Китса в последние дни его жизни, – беспомощно повернутая голова и слегка раскрытые губы выписаны с трогательной любовью. Второе – письмо Северна к другу, написанное на следующее утро после кончины Китса.
В нем с огромной силой отражено горе Северна и чувство потери, овладевшее им, особенно в том месте, где он цитирует последние слова поэта: «Не бойся, я уйду легко… Благодарю Бога, что это пришло». Северн взял умирающего друга на руки и наблюдал, как он потерял сознание и погрузился в вечный сон.
Когда Китс приехал в Рим, в сопровождении своего друга, он уже умирал от чахотки. Почитатели Китса всегда считали, что его погубили критики; их жестокие нападки на одного из самых лиричных поэтов всех времен бросают тень на всех людей этой профессии. Однако говорят, что Китс воспринимал критику своих произведений спокойно, так что он заболел туберкулезом вовсе не от огорчения. Он уже несколько лет до приезда в Рим страдал болезнью органов дыхания; 10 декабря 1820 года у него случился рецидив болезни, и 23 февраля 1821 года он умер. 29 октября ему исполнилось бы двадцать шесть лет.
Ничем не примечательный с виду дом рядом с Испанской лестницей хранит память о преждевременной кончине Китса. Преданный почитатель этого поэта, наверное, захочет посетить его могилу на протестантском кладбище у Порта Сан-Паоло. На этом клочке неосвященной земли обрели покой многие коммунисты, а также протестанты.
Шагая вдоль той стены кладбища, которая выходит на площадь, вы увидите окошечко в каменной кладке – здесь, внутри стены, находятся могилы двух друзей, Китса и Северна. На могильном камне имя поэта не упомянуто, что говорит о злобе его врагов. На камне выбита эпитафия, которую сам Китс велел здесь поместить: «Здесь лежит тот, чье имя написано на воде». В этом он был не прав; как сказал бы один из его современников-романтиков, если имя Китса написано на воде, то это воды бессмертия, текущие из фонтана муз.
Зато могила Северна оформлена в привычном стиле. Он умер в 1890 году, прожив долгую жизнь, – достаточно долгую, как гласит эпитафия, чтобы убедиться, что имя его друга стало бессмертным. За обеими могилами тщательно ухаживают, и у их подножия всегда лежат свежие цветы.
Нет лучшего места для неторопливой прогулки, чем протестантское кладбище. Оно полно зелени и тени и не навевает грустных мыслей. Могила Китса находится в старой части, расположенной слева от входа; здесь не бывает много народу, и могилы весьма скромны. Зато новая часть просто забита надгробными памятниками. Она спускается к стенам Рима, которые ограничивают ее с одной стороны. Могилы тянутся здесь ровными рядами, и кажется, что памятники маршируют, словно солдаты. Среди знаменитых людей, похороненных здесь, можно назвать Шелли, могила которого расположена в самом дальнем и самом высоком конце кладбища. Среди других знаменитостей, похороненных здесь, – Антонио Грамши, основатель коммунистической партии Италии, и Пальмиро Тольятти – итальянский коммунистический деятель.
Другим знаменитым человеком, посетившим Рим в эпоху Пио Ноно, был Фердинанд Грегоровиус, немецкий историк, чья «История Рима в Средние века» стала классической работой, в которой с большой любовью описывается Вечный город этого мрачного периода. В один из мартовских дней 1874 года он узнал, что его труд был включен в Список запрещенных книг, и преисполнился гордости. Грегоровиус отправился в собор Святого Петра, чтобы лично увидеть указ папы, прикрепленный к первой же мраморной колонне от входа, и в своих воспоминаниях сухо отмечал: «Все говорили мне, что это большая честь, и поздравляли меня с ней».
Но список был только одной разновидностью цензуры, введенной Пио Ноно. Государственный секретарь его двора рекомендовал газетам печатать только расписание служб в папских часовнях и приводить захватывающие подробности о китайских восстаниях. И римские газеты того периода последовали этому совету.
Однако хитрые римляне всегда знали, как сообщать властям о своем мнении, и памятники, которые они использовали для этого, принадлежат к числу самых необычных достопримечательностей Рима. На Виа дель Бабуино, занятой теперь дорогими антикварными магазинами и картинными галереями, находится обшарпанная, заплесневелая статуя человека, изображенного в полулежащем положении.
Если лицо этой статуи и было когда-то красиво (а оно не было), то прошедшие века изуродовали его еще сильнее, и он вполне заслуживает свое прозвище, под которым его знают с давних пор, – Бабуин (то есть обезьяна). Однако в честь него назвали целую улицу, ибо Виа дель Бабуино, невзирая на ее роскошные магазины, переводится как «улица Бабуина».
Бабуин и его товарищи, разбросанные по всему городу, относятся к разряду говорящих статуй. Мы не знаем, откуда они взялись – безголовые, безносые, разбитые и неухоженные, они стоят в городе многие века. В эпоху Средневековья люди, изображенные на них, вновь обрели способность говорить. Темной ночью к ним подкрадывались смельчаки и выцарапывали на их поверхности надписи или четверостишия или приклеивали к пьедесталам непристойные вирши. Так властям становилось известно мнение радикалов или народа. Авторы часто очень остроумных замечаний, как правило, не подписывали своих творений, и судьба одного из них показывает, почему они были так скромны. По Риму ходили слухи, что сестра папы Сикста V была когда-то прачкой. Когда ее брат стал папой, а она вышла замуж за герцога, одна из говорящих статуй появилась утром в грязной рубашке. К ней был прикреплен лист бумаги, на котором одна из говорящих статуй спрашивала свою товарку, почему это ее рубашка такая грязная. «О, – отвечала та, – моя прачка стала теперь герцогиней, и ей некогда заниматься моим бельем». Папа, который был гораздо умнее многих своих коллег, сделал вид, что восхищен этой остроумной сатирой, и пообещал ее автору награду. Скромный автор явился к папе и получил награду – ему отрубили правую руку. «А я и не обещал, что сохраню ему руку», – заявил Сикст – и был прав.
Статуя, из-за которой автор сатиры лишился руки, называется «Пасквино». Это самая знаменитая из всех Parlante Statue (говорящих статуй). Она до сих пор стоит на площади, носящей ее имя, напротив Палаццо Браши. Она представляет собой простой торс – но в свое время многие разозленные папы кривились от одного ее вида. А свое название она получила в честь горбуна-портного, который в XV веке держал здесь мастерскую и который, как считают, и придумал этот тип статуй.
