Кто, кроме сердца, даст любви закон?..
С. Глинка
Часть I
Звезда злокрылая
Глава 1
Сероглазый водяной
Май едва перевалил за середину, но жара установилась
нестерпимая, так что Волга у песчаных отмелей насквозь прогрелась. Воздух был
напоен острым духом цветущей по берегам дикой смородины и будоражил душу.
Серебряные листья тальника трепетали под легким ветерком; заливался в вышине
жаворонок, и Ангелина, раскинув руки, выгнулась, едва не касаясь воды
распущенными золотистыми локонами, ощущая, как счастье пронизывает ее каждым
лучом солнца, каждой трелью, льющейся с небес. Твердые ребрышки песка щекотали
подошвы. Ангелина осторожно плеснула на себя воду и провела влажными ладонями
по белому взопревшему телу, наслаждаясь своей нежной кожей, налитой грудью,
длинными ногами, очертания которых в прозрачной воде двоились, словно рыбий
хвост. Нет, русалочий хвост!
Ангелина расхохоталась и решила, что, ежели невзначай кто
чужой покажется, она прикинется русалкою и уплывет к другому берегу, скроется
там среди тальников. Именно в таких зарослях и живут речные владычицы, которые
всегда охочи приласкать неосторожного купальщика, да так, чтобы забыл он белый
свет, опустился в их объятиях на дно. А кому нужны неосторожные купальщицы
вроде Ангелины? Осклизлому, зеленобородому старику-водяному? Нет, бывалошные
люди сказывают, будто водяной стар лишь на ущербе луны, а при рождении ее он
молод.
Хоть и уверяла себя Ангелина, что бояться нечего, а все же
ойкнула, когда длинное стройное тело почти без брызг врезалось в воду,
прочертило за собой сверкающий след; вот из волн поднялась мокрая голова,
встряхнулась, отбрасывая с лица светло-русые пряди, и серые насмешливые глаза
глянули на Ангелину вприщур.
Казалось, этот взгляд длился долго-долго, и что-то произошло
с миром в эти мгновения, и Ангелина даже вскрикнула, осознав, что прежнее
ощущение счастья было подобно легкому дуновению ветерка перед тем бурным
смятением чувств, которое обрушилось на нее и потрясло все существо.
От изумления («Надо же, накликала!») она забыла даже
завизжать и стояла недвижимо до тех пор, пока «водяной» не воспрял из волн во
весь свой немалый рост и не встал рядом.
Он был обнажен по пояс, и от никогда прежде не виданной
красоты и гармонии стройного юношеского тела у Ангелины приостановилось сердце,
а потом забилось так торопливо, что она стала задыхаться. Капельки воды
переливались на гладких прямых его плечах, кожа была золотистая, чуть тронутая
первым весенним загаром, а вовсе не зеленовато-бледная, какая подобала бы
повелителю речных глубин. И от бедер его не змеился чешуйчатый рыбий хвост, а в
воду погружены были обыкновенные ноги, совсем по-человечьи обтянутые белыми
полотняными мокрыми исподниками.
Как ни была простодушна Ангелина, она все же сообразила, что
никакой перед ней не водяной, а такой же купальщик, как и она, с тою лишь
разницей, что незнакомец, пусть и прекрасный, все-таки мало-мальски одет, а вот
она-то стоит перед ним голым-голешенька!
Самое время было завопить и спугнуть охальника, но горло у
Ангелины почему-то пересохло, а ноги отнялись. Она только и смогла, что глубоко
вздохнуть, когда незнакомец приблизился, неотрывно глядя ей в глаза, причем
взор его сделался вдруг недоверчивым, изумленным, а дыхание участилось так, что
Ангелина увидела, как мелькает, пульсируя, жилка на его сильной шее, кожа
незнакомца покрылась ознобными пупырышками, а крошечные соски на великолепно
вылепленной груди затвердели... точь-в-точь как у нее самой, смятенно поняла
Ангелина и попыталась хоть грудь прикрыть, но не смогла шелохнуться: только
обреченно закрыла глаза, когда губы незнакомца дотронулись до ее губ.
Сначала это было лишь осторожным касанием, но уже через
мгновение вся их кровь, гонимая бешеным стуком смятенных сердец, прилила к
губам, и они затрепетали, пробуя друг друга на вкус, дрожащие языки делались
все смелее, рты алчно засасывали друг друга.
Ангелина пошатнулась, когда пальцы незнакомца повторили
очертания ее грудей, а потом так же неторопливо, дразняще, сводя с ума,
поползли по животу к ногам.
Чтобы не упасть, ей пришлось за что-то схватиться. Под
ладонями оказалось мокрое полотно, и Ангелина краешком затуманенного сознания
поняла, что это чресла незнакомца. Отдаваясь поцелую, она ухватилась за мокрую
ткань, но пальцы ее соскользнули, поползли по животу юноши, а внизу этого
плоского мускулистого живота наткнулись на твердую выпуклость, которую Ангелина
с любопытством ощупала. Незнакомец обморочно застонал, не отрываясь в поцелуе
от ее губ, и, подхватив девушку на руки, понес на отмель, прогретую насквозь,
так что пылающее тело Ангелины не ощутило ни малейшего холода, только по бедрам
провели чьи-то прохладные ладони, но не остудили внутренний жар, а распалили ее
до полного самозабвения, до того, что она, повинуясь древнему темному зову,
бессознательно развела ноги и выгнулась, желая сейчас одного: встречного
движения мужского тела. И незнакомец ответил на ее зов.
– ...У нас в Нижнем купцы считают, что ученье – баловство, а
для дочерей – даже вредное занятие, но Ангелина получила изрядное образование.
Что же до прочего... Жизнь в глухой деревне мало простору дает для светского
воспитания, – рассказывала гостье княгиня Елизавета Измайлова, – а к Смольному
душа у девочки никогда не лежала из-за суровости тамошних порядков. Впрочем, к
чему обременять вас нашими заботами?..
Гостья-француженка понимающе посмотрела на княгиню своими
миндалевидными темно-карими глазами. Дивный разрез этих ярких глаз позволял
предположить, что и все лицо маркизы д’Антраге было очаровательно до того, как
его изуродовала сабля какого-то санкюлота
[1], опьяневшего от безнаказанности и
крови, – одного из тех, кто косил головы своих жертв по Парижу. Маркиза чудом
осталась жива, но вот уже более двадцати лет принуждена скрывать свое
изуродованное шрамом лицо подобием чадры – столь изящной и сшитой из такой
прозрачной кисеи, что она казалась необходимым дополнением элегантного туалета.
Маркиза д’Антраге умоляюще сложила руки:
– Не могу не принять близко к сердцу того, что касается
дочери моей дорогой подруги! Были ли у нее домашние воспитатели?
– Как не быть? – почти обиделась старая княгиня. – Медамов и
мосье перебывало – бессчетно! Вы же знаете: в наше время стоит лишь зваться
французом, чтобы заслужить доверие знатных фамилий, однако учителями они были
столь ничтожными, что физиономии и имена их совсем вышли из памяти!
