– Не извольте беспокоиться, мадам, – раздался сдавленный
голос, и в комнату вступили еще двое мужчин, причем один из них зажимал
окровавленным платком нос.
– Мы пытались поймать негодяя, – пояснил второй, и Ангелина
узнала Ламираля, уже без женских тряпок, – но, увы, у этого русского оказались
преизрядные кулаки, а бегает он, как английская скаковая лошадь... И так же
берет барьеры: перескочил забор с места – да еще задел ногой беднягу
Сен-Венсена.
Ангелина от всего сердца поблагодарила «этого русского»,
оставившего кровавый след на физиономии французского шпиона. К тому же, кем бы
ни был «этот русский», он даровал ей несколько мгновений неземного блаженства.
О господи, да в уме ли она?
Если Ангелина правильно поняла графиню, ей сейчас даруют
свои милости сразу трое!
Она забилась, пытаясь вырваться, но Моршан держал крепко.
– Да, Сен-Венсен, тебе не повезло, – произнес он с нарочитой
грустью. – Внаклон ты теперь работать не сможешь, так что девчонка достанется
нам с Ламиралем.
– Ну вот еще! – делано обиделся Сен-Венсен. – Я тебе не
уступлю!
– Никто никому не будет уступать! – умиротворяющим тоном
проговорила графиня. – Вы ляжете втроем на ковре – и наша русская бабочка будет
порхать с одного на другого, как с цветка на цветок.
– Со стебелька на стебелек! – поправил, усмехнувшись, Моршан
и так внезапно вздернул платье и сорочку Ангелины вверх до пояса, что она даже
не успела вскрикнуть.
А потом голос у нее пропал, ибо то, что она в этот момент
ощущала и видела, было невозможно...
Сен-Венсен живо расстегнул штаны и повалился на ковер,
дурашливо хихикая и задирая ноги.
Ламираль помирал со смеху, глядя на причуды приятеля, и
никак не мог справиться с пуговицами штанов. А Моршан бесцеремонно шарил у
Ангелины между ног, хрипло дыша ей в ухо и бормоча непристойности. От всего
этого у Ангелины ослабли колени, томительная боль расползлась по чреслам, и
предательская мысль: «А вдруг это будет не страшно, а приятно?..» – уже не
показалась ей отвратительной. Краешком сознания она успела понять, что плоть
предает ее, что жажда наслаждения, разбуженная некогда Никитою, безраздельно
властвует над ее чувствами, однако эта отрезвляющая мысль тотчас отлетела, ибо
руки Моршана и впрямь знали толк в женском естестве.
– Остановитесь, господа! – послышался резкий, с
командирскими интонациями, голос мадам Жизель, и Ангелина поразилась той
власти, которую эта женщина имела даже над опьяненными желанием мужчинами.
Сен-Венсен приподнялся, Ламираль оставил возню с пуговицами, а Моршан так вовсе
отпустил Ангелину – и она неминуемо упала бы, словно тряпичная кукла, не
окажись рядом Фабьен, который успел подхватить ее и усадить на диванчик.
– Одну минутку, господа, – сказала мадам Жизель. – Вы-то
люди искушенные в подобных забавах, а вот наша дебютантка, кажется, не поняла
моих намеков и не все знает о спектакле, где ей предстоит играть. Ей неведомо
самое главное...
Она обернулась к Ангелине, и та изумилась той ненависти, что
сверкнула в агатово-черных очах мадам Жизель.
– У этой пьесы будут зрители, – промурлыкала она и, подойдя
к гобелену, изображавшему пасторальную сцену, приподняла его край... за которым
открылась комната, полная людей.
Это были гости графини, отдыхающие после бала в маленькой
гостиной, которая отделена от сей комнаты стеклянной стеною. Точь-в-точь как в
тех домах в Париже, о которых рассказывала мадам Жизель!
* * *
Ангелина зажмурилась от ужаса. Так вот почему графиня завела
эти непристойные разговоры! Она решила устроить для своих гостей бесовское
развлечение!
Но это же глупо. Ангелина с надеждою открыла глаза, готовая
к борьбе: разве могут благородные люди, увидев, как девушку из знатной семьи
насилуют трое негодяев, оставаться равнодушными, не прийти на помощь?!
А вдруг графиня поднимет гобелен как раз в тот момент, когда
Моршан и его присные заставят Ангелину метаться в приступах безрассудного,
темного блаженства? Зрители решат, что Ангелина сама пришла сюда, – и она будет
опозорена навеки! И что бы она ни говорила потом, мол, ее завлекли обманом,
опоили, одурманили, – ничто не поможет!
Прижав руки к горлу, Ангелина всматривалась в лица людей за
стеклом, беззаботно болтающих и смеющихся, и отчаяние леденило ей душу. Здесь
были собраны самые недостойные, никчемные людишки из нижегородского общества.
Все сплошь или недоброжелатели ее деда, или просто люди завистливые, известные
своим злоречием. От них не жди пощады! Чужая беда для них – награда!..
Графиня по ее лицу, как по раскрытой книге, прочла все ее
надежды и понимание полной безнадежности... Ангелина все смотрела в эти черные
глаза, торжествующие, горящие, – глаза победительницы!
– Застегните штаны, господа! – опустив край гобелена,
скомандовала мадам Жизель с грубой прямотою армейского капрала. – Представление
отменяется. Девочка все поняла, не так ли?
Ангелина кивнула:
– Да... да, поняла! Вы отпустите меня? Я могу уйти?
– Не прежде, чем дашь слово молчать! – произнесла мадам
Жизель, и Ангелина пролепетала в ответ:
– Нет, нет, я никому не скажу... Как я могу... Это же позор,
позор!
– Дура, – беззлобно бросила мадам Жизель. – Разумеется, ты
промолчишь о том, как чуть не кончила только от пальца Моршана!
Ангелина отшатнулась. Каждое слово хлестало ее по лицу. И
поделом, поделом ей, она все это заслужила!
– Не реви! – прикрикнула мадам Жизель. – Ты должна дать мне
слово, что не обмолвишься ни словом не только о них, – она мотнула головой в
сторону мужчин, – а главное... – она помедлила, – о маркизе д’Антраге!
– Значит, она и впрямь была здесь?! – не сдержалась Ангелина
– и съежилась от презрения, прозвучавшего в голосе мадам Жизель.
– О господи, Анжель, да ты еще глупее, чем я предполагала! И
что ты нашел в ней, Фабьен, что?! Впрочем, ее мать тоже не отличалась особым
умом, однако же твой отец воистину потерял от нее голову, чем и погубил себя!
В голосе графини зазвучали истерические нотки, и Моршан
предостерегающе взял ее за руку:
– Сударыня... сейчас не время предаваться воспоминаниям! Вы
хотите отпустить девчонку? Но кто поручится, что она прямо отсюда не бросится к
своему деду или к капитану Дружинину, не расскажет им все, что слышала здесь?..
